Люциус Шепард - Жизнь во время войны
– Никто нас не тронет,– ответил лейтенант.– Можешь мне поверить. – Он качнул дулом пистолета, приказывая Минголле сесть на пол.
Тот выполнил приказ и вдруг оцепенел: напротив между двумя ящиками лежал труп – кубинский, – голова упиралась в стену.
– Господи! – воскликнул Минголла и встал на колени.
– Он не кусается.
С безразличием пассажира метро, который втискивается на свободное место, лейтенант расположился рядом с трупом; два тела заняли почти все пространство между ящиками, локоть одного касался плеча другого.
– Ну, знаешь,– проговорил Минголла, ему было тошно и страшно. – Не хочу я сидеть с этим блядским трупом!
Лейтенант помахал пистолетом.
– Скоро привыкнешь.
Минголла снова сел, не в силах отвести от трупа взгляд. Вообще-то, по сравнению с теми, через которые он недавно перешагивал, этот выглядел пристойно. Единственный знак насилия – кровь на губах в черной кудрявой бороде да еще посередине груди кровавое болото и лохмотья одежды. Медный скорпион на берете потускнел и ободрался. Осколки аварийного света, отражаясь в широко открытых глазах, придавали трупу зловещее подобие жизни. Впрочем, из-за этих отражений труп казался не совсем настоящим, и терпеть его присутствие было легче.
– Слушай меня, – скомандовал лейтенант. Минголла стирал кровь с трясущейся руки, надеясь, что это чему-то поможет.
– Ты слушаешь? – повторил лейтенант.
Странным образом Минголла начал воспринимать лейтенанта и этот труп как куклу и чревовещателя. Несмотря на горящие глаза, труп казался слишком реальным, и это не получалось списать на фокусы со светом. На ногтях проступали ровные полумесяцы, щека и висок с той стороны, куда склонилась голова и где, соответственно, скопилась кровь, потемнели, остальные же части лица, наоборот, стали бледными. А вот сидевший рядом лейтенант в своей аккуратной гимнастерке, вычищенных сапогах и с ровной стрижкой выглядел абсолютно нереально.
– Слушай! – страстно воскликнул он. – Ты понимаешь, что я должен думать в первую очередь о себе? – Бицепс вооруженной пистолетом руки раздулся до размеров пушечного ядра.
– Понимаю. – Минголле уже было все равно.
– Да? Правда понимаешь? – Ответ только больше разозлил лейтенанта.– Не верю. Не верю, что ты вообще способен хоть что-то понять.
– Может, и так,– согласился Минголла.– Как тебе нравится. Я хотел как лучше.
Лейтенант молчал и моргал. Затем улыбнулся.
– Меня зовут Джей, – сказал он. – А тебя?..
– Дэвид. – Минголла пытался сосредоточиться на пистолете, прикинуть, нельзя ли его выбить, но мешал обломок жизни в собственной руке.
– Где твоя комната, Дэвид?
– На третьем уровне.
– А моя здесь, – сказал Джей. – Но я переезжаю. Не могу я больше выносить, когда... – Он не закончил, наклонился вперед и продолжил заговорщицким тоном: – А ты знал, что люди умирают очень долго, даже если сердце уже остановилось?
– Нет, не знал. – Нечто в руке у Минголлы поползло к запястью, и он сдавил его, перекрывая доступ.
– Так и есть, – сказал Джей с огромной убежденностью. – Эти, – он легонько толкнул локтем труп, и его жест поразил Минголлу своей жутковатой фамильярностью, – еще не кончили умирать. Жизнь не выключается. Она гаснет. Эти люди живы хотя б наполовину.– Он ухмыльнулся. – Полураспад жизни, можно сказать.
Все еще сжимая запястье, Минголла улыбнулся, как бы оценив шутку. Между ними клубились завитки тумана.
– Конечно, раз ты ни на кого не настроен, – сказал Джей, – все равно не поймешь. А я бы без Элигио пропал.
– Что за Элигио?
Джей кивнул на труп.
– Мы настроились друг на друга. Мы с Элигио. Через него я знаю, что здесь нас никто не тронет. Он больше не привязан к здесь и сейчас. Он теперь со своими людьми и говорит мне, что они все или уже умерли, или умирают.
– Угу. – Минголла напрягся. Он сумел-таки выдавить нечто из ладони в пальцы и теперь думал, как бы дотянуться до пистолета. Джей, однако, переложил его в другую руку и тем разрушил Минголлины планы. Глаза лейтенанта ярко горели, словно их покрывала рубиновая пленка, – так получалось потому, что он слишком сильно таращил их на аварийные лампы.
– Есть о чем подумать, – сказал Джей. – Еще как.
– О чем? – спросил Минголла, двигаясь в сторону, чтобы сесть поближе, если придется бить.
– О полураспаде жизни, – ответил Джей. – Если у мозга есть полужизнь, то, наверное, и у каждого чувства тоже? Полураспад любви, ненависти. Может, они где-то еще существуют. – Подтянув колени к груди, он загородил пистолет. – Как бы то ни было, я здесь больше не могу. Поеду в Окленд.– Теперь он шептал. – Ты сам-то откуда, Дэвид?
– Из Нью-Йорка.
– Нет, это не по мне, – сказал Джей. – Я залив люблю. У меня там антикварная лавка. По утрам знаешь как красиво. Тихо. Солнце заглянет в окно, поползет по полу, как прилив, знаешь, потом заберется на мебель. Как будто старый лак опять живой, и вся лавка сияет антикварными огнями.
– Здорово, наверное, – проговорил Минголла. он не ждал от Джея такой лирики.
– Ты вроде неплохой парень. – Джей сел попрямее. – Но ничего не поделаешь. Элигио говорит, у тебя туман в голове, не читается ни хрена. Говорит, нельзя рисковать. Так что придется мне тебя застрелить.
Минголла собрался бить, но потом ему стало все равно. Какая к черту разница? Даже если он и выбьет пистолет, Джей так и так разорвет его на части.
– Зачем? – спросил Минголла. – Зачем застреливать?
– А вдруг ты на меня донесешь? – Мягкое лицо Джея огорченно вытянулось.– Скажешь, что я прятался.
– Всем насрать, прятался ты или нет, – ответил Минголла.– Я сам, что ли, не прятался? И зуб даю, тут еще полсотни таких же.
– Ну, не знаю. – Джей наморщил лоб. – Давай еще спрошу. Может, у тебя в мозгах туману поубавилось. – Он перевел взгляд на мертвеца.
Минголла заметил, что радужки кубинца направлены влево-вверх – под тем же углом, что и взгляд лейтенанта, когда он смотрел на лампу, – и покрыты точно такой же рубиновой пленкой.
– Извини, – сказал Джей, поднимая пистолет.– Ничего не поделаешь.– Он облизал губы.– Если тебе не трудно, поверни, пожалуйста, голову. Я не хочу, чтобы ты на меня смотрел. Мы с Элигио так друг на друга и настроились.
Взгляд в пистолетное дуло подобен взгляду с обрыва – Минголла чувствовал холодное обаяние пропасти. И не столько из желания жить, сколько из простого упрямства он вперил глаза в Джея:
– Стреляй.
