Брайан Кларк - «Если», 1999 № 12
Женщина открыла глаза, и я так вцепился в полог, что чуть не сорвал его. Сеть крохотных наростов, не толще паутины, покрывала ее глаза. Непонятно, видит ли она меня.
— Эвелин, — сказал я. — Меня зовут Джек Мертон. Я репортер. Вы можете говорить?
С ее губ сорвался какой-то приглушенный звук. Она закрыла глаза и попыталась еще. На этот раз внятно проговорила:
— Помоги мне.
— Что нужно сделать? — спросил я.
Она издала ряд звуков, которые представлялись ей словами, но разобрать их было невозможно. «Идиот, оставил переводчик в джипе», — подумал я с отчаянием.
Эвелин попыталась приподняться, выгибая спину и даже не пробуя
помогать себе руками. Закашлялась — резким, надсадным кашлем, — словно прочищая горло, и опять издала какой-то звук.
— У меня есть аппарат, который поможет понять вас, — сказал я.
— Переводчик. В моем джипе. Сейчас принесу.
Она ясно произнесла: «Нет». Затем снова последовали невнятные звуки.
— Не понимаю, — сказал я, и тут она схватила меня за рубаху.
Я отскочил так, что ударился о лампочку. Бейя отлипла от стены и качнулась вперед.
— Сокровища, — сказала Эвелин и с трудом перевела дыхание. — Санд. От… рава.
— Отрава? — переспросил я. Лампочка все еще раскачивалась. Я взглянул на свою рубашку. Наросты на пальцах Эвелин рассекли ее на длинные полосы. — Кто вас отравил? Санд?
— Помоги мне, — прошептала она.
— Сокровища были отравлены, Эвелин?
Она попыталась покачать головой.
— Возьми… записку.
— Записку? Кому?
— Сан… — сказала она. Упала на гамак, кашляя и с трудом хватая воздух ртом.
Я отступил, чтобы она не забрызгала меня слюной.
— Зачем? Хотите предупредить Санда, что вас кто-то отравил? Почему я должен отнести ему записку?
Она перестала кашлять. Долго лежала и смотрела на меня. И вдруг повторила:
— Помоги мне.
— Если я отнесу записку Санду, вы расскажете, что произошло? — спросил я. — Откроете, кто вас отравил?
Она попыталась кивнуть и снова закашлялась. Подошла бейя с бутылкой, из которой торчала трубочка, и поднесла ко рту Эвелин. Немного воды пролилось на подбородок; бейя промокнула ее подолом своей несвежей рубахи. Эвелин снова попробовала подняться, бейя помогала, обняв ее за плечи, покрытые сеткой наростов. Они были такие же, как на лице, и, по всей видимости, не травмировали руку маленькой бейи. Казалось даже, что под нажимом руки они становятся плоскими. Бейя сунула трубочку в рот Эвелин. Та глотнула и опять закашлялась. Бейя подождала и снова попробовала ее напоить, на этот раз удачно. Потом больная легла.
— Да, — произнесла она гораздо отчетливее. — Лампа.
Я в очередной раз не понял.
— Что мне передать, Эвелин? Что ему сказать?
— Лампа, — повторила она и попыталась указать на нее рукой.
Я обернулся. Керосиновая лампа стояла на покрытом пластиком картонном ящике. Рядом лежали два одноразовых шприца, из тех, какие бывают в наборе первой помощи, и пластиковый пакет. Бейя передала пакет мне. Я осторожно взял его, надеясь, что Эвелин к нему не прикасалась, а записку туда положила бейя. Затем взглянул на руки Эвелин и на свою изодранную рубаху, уразумев, что бейя не только положила записку в пластиковый пакет, но, очевидно, сама ее написала по просьбе Эвелин. Оставалось надеяться, что каракули можно будет прочесть.
Я сунул пакет в мешочек с подкладкой из фольги, куда обычно клал запасной аккумулятор для передатчика, и постарался отделаться от навязчивого желания вымыть руки. Подошел к гамаку.
— Где Санд? Здесь? Или у себя?
Она снова попыталась покачать головой. Я начал понимать ее жесты, но не переставал жалеть, что со мной нет переводчика.
— Нет, — ответила она и закашлялась. — Не здесь. Лагерь. Деревня.
— Он в лагере? Вы уверены? Я недавно был там и никого не видел. Кроме его бейи.
Она вздохнула: звук был ужасный, похожий на треск гаснущей свечи.
— Лагерь. Скорее.
— Хорошо, — ответил я. — Постараюсь вернуться до темноты.
— Скорее, — прошептала она и снова начала кашлять.
Я выбрался тем же путем, что пришел. По дороге спросил бейю, верно ли, что Санд в лагере. Она ответила:
— Север. Солдаты.
Это могло означать множество разных вещей.
— Он ушел на север? — спросил я. — Его нет в лагере?
— Лагерь. Солдаты.
Задавать новые вопросы не имело смысла. Я осмотрелся, раздумывая, не попытаться ли найти Хауарда, или Лако, или кого-нибудь еще, прежде чем тащиться в лагерь на поиски Санда. Смеркалось. Если я задержусь, станет совсем темно, а кроме того, не хотелось попадаться на глаза разгневанному Лако с посланием, которое жгло мне карман. Во всяком случае, вернувшись к джипу, я смогу прочесть записку и, возможно, найду ключ к чертовщине, которая здесь происходит. Скорее всего, Санд в лагере. Если бы он ушел на север, то не оставил бы здесь свою бейю.
Я вылез из прорезанной мною же щели и помчался со всех ног через открытое пространство к относительно безопасному месту — хребту. Очутившись там, вынул фонарь-карандашик и стал светить себе под ноги, чтобы не провалиться в расщелину. Остановился на полпути в т^ни длинного черного откоса, чтобы перевести дух и прочесть записку. Когда доберусь до джипа, ничего не будет видно. И так уже довольно темно. Я приготовил фонарик, вытащил из кармана рубахи мешочек и собрался его открыть, но тут внизу крикнули:
— Назад!
Я вжался в расщелину, как бейя, прислуживавшая Эвелин. Фонарик выскользнул из пальцев и провалился в дыру.
— Ты не должен к нему прикасаться! Я сам!
Я чуть-чуть высунул голову и взглянул вниз. Очевидно, лава давала какой-то аномальный акустический эффект. Лако и два коренастых человека в белом — сугундули — стояли у дальней стороны палатки, так далеко, что я с трудом различал их в сумерках, хотя голос Лако раздавался отчетливо, словно он был рядом, чуть ниже меня.
— Я сам его похороню, во имя Господа. Все, что вам надо сделать, это выкопать могилу. — Лако обернулся и показал на что-то рядом с палаткой, голос его прерывался. «Какую могилу?» — подумал я. Посмотрел, куда он показывает, и различил на песке серовато-голубой предмет. Тело в пластиковом мешке.
— Санд послал вас сюда сторожить сокровища, значит, вы должны выполнять мои приказания, продолжал Лако. — Когда он вернется, я…
Дальнейшего я не слышал, но что бы Лако ни говорил, ему не удалось убедить их. Сугундули пятились от него, а через минуту повернулись и побежали. Хорошо, что в темноте их нельзя было рассмотреть. При виде сугундули у меня по телу мурашки бегают. У них под кожей, особенно на лицах, руках и ногах, видны клубки мышц, напоминающие грыжу. Когда Брэдстрит делал о них репортажи, то описывал эти мышцы как перекрученные веревочные узлы или клубки, похожие на змей. Санд выглядит получше — у него клубки на ступнях, которые, по словам Брэдстрита, из-за этого словно обуты в сандалии. Отсюда пошло прозвище «Сандалий», которое позже укоротилось до Санда.
