Николай Басов - Место отсчета
– Что ты видишь?
– Во-первых, я не вижу дали, а нечто темное, значит, тут стоит как ширма некая возвышенность. Во-вторых, сам смотри – видишь, на серой полосе виднеется темное пятно? Это и есть горка, куда мы направляемся. Я думал, ты сознательно держишь это направление.
Старшина недоверчиво хмыкнул, потом взял из рук Ростика бинокль, обозрел окрестности, вернул.
– Вообще-то тебе и возвращать его не следует, ты и без бинокля ориентируешься.
– Что, правда горка? – заинтересовался Пестель.
– Еще какая, – подтвердил старшина. – Теперь, когда он на нее показал, даже странно, как я раньше… Вот с нее-то и попробуем осмотреться.
– Она здорово выше соседних? – все допытывался Пестель, не выпуская карту из рук.
– Не очень, – отозвался Ростик. – Но выше – это главное.
Пестель зачеркал в своем блокноте, поглядывая по сторонам. Потом проговорил с заметной гордостью:
– А городской шар еще виден. Подумать только, за сто пятьдесят километров…
– Ты уверен? – спросил старшина.
– В чем тут можно быть уверенным? – запереживал вслух Пестель.
– Я тоже думаю, что сто пятьдесят, – вмешался Ростик.
Рискуя вывихнуть себе шею, он повернулся назад, ничего не увидел, повел глазами влево-вправо и наконец нашел – бледный, едва видимый рефлексик ненормально белесого света. Горящий на самом краю серого неба и бесконечной отсюда, плоской, как необъятный стол, разноцветной земли.
Старшина тронул лошадь, направив ее вперед, в сторону едва различимого затемнения на мрачной линии горизонта. Они ехали рядышком, в одну линию. Ростик оказался в середине.
Размышляя, будет ли виден в городе их солнечный телеграф на таком расстоянии, Ростик задался вопросом – а не поставить ли натурный эксперимент. Но потом все-таки отказался, это могло изрядно задержать их, главным образом потому, что захочется снова и снова слать сигнал в Боловск, в надежде поймать ответ. А не меньше, чем попробовать конструкцию Перегуды, хотелось оказаться там, впереди, у темного взгорья.
– Как мы назовем его? – спросил Пестель.
– Кого? – не понял Квадратный.
– Этот холм.
– Ничего себе, холм – это целая гора, – высказался Ростик.
– Предлагаю назвать его Олимпом, – торжественно, словно он стоял на многолюдном заседании какой-нибудь Императорской Географической Академии, предложил Пестель.
Ростик заподозрил, что именно ради того, чтобы дать парочку-другую названий некоторым из местных природных образований, Пестель и рванул к ним. Он ведь определенно придуривался, когда говорил, что задание получил за сутки до выхода из города… Давно небось стучал во все кабинеты, требовал, просил, умолял, чтобы отпустили, пока не добился своего.
Ростик, прищурившись на ставшем вдруг слишком ярком солнышке, посмотрел на друга. Нет, не ради привилегии давать названия он отправился сюда. Он наслаждался, как только может наслаждаться настоящий исследователь, путешественник в пути. Это сходно с восторгом бродяги, нашедшего новые невиданные горизонты, но лишь сходно, потому что на самом деле коренится еще глубже, проявляется куда более разумно и завладевает человеком гораздо основательнее. Что ни говори, а почти всегда бродяги сходят с дистанции, отыскав тихий угол, оседают, пригревшись… А эти вот чокнутые – никогда. Они даже путевые журналы пишут или читают написанные другими, чтобы вновь и вновь пережить это упоение дорогой, запахом неизведанности впереди, кратким мигом триумфа, когда возникает возможность дать название горе или речке…
Ростик проснулся оттого, что кто-то заржал рядом. Это оказалась его собственная лошадь. Он огляделся.
Квадратный тащился впереди, Пестель рядом. Все было как раньше, только он ко всему еще и выспался.
– Как назвал гору-то?
– Ого, он проснулся, – известил старшину Пестель. – Почти четыре часа давил… Хотя нет, не скажешь, что ухо давил, нужно другой оборот сочинять.
– Зад он давил вместо уха, что тоже неплохо, – хохотнул старшина.
– А назвать все-таки решили Олимпом. Смотри! – Словно это была теперь его собственность, Пестель взмахнул рукой, и Ростик увидел в десятке километров сбоку возносящиеся к серому небу голые камни, иногда они влажно поблескивали. Чуть выше, но едва ли в нескольких километрах, под камнями блестели белые пятна.
– Снег, даже теперь? – удивился Ростик.
– Мы раза три пытались подняться выше – лошади не идут, – гордо сообщил Пестель. – Я думаю, тут уже кончается воздушный слой.
– Так низко? – удивился Ростик.
– Перегуда же говорил, что мы живем в очень плоском мире, – отозвался Квадратный. – Я ему не очень-то и верил, а теперь… Сам вижу, что он прав. Я с коня слезал, пытался подняться… Голова раскалывается, в глазах круги, дышать совершенно нечем.
– Теперь понятно, почему там ничего не растет, – высказался Ростик.
Кажется, теперь он лучше понимал, почему ребят так развеселил его сон. Тут такие дела происходят, а он… Он и сам бы не пропустил возможности поклевать кого-то, кто спал, когда остальные делали фундаментальные открытия.
– Я думаю, эта горка метров на двести выходит за пределы атмосферы, – высказался Пестель. – Или даже больше.
– А теперь куда? – спросил Ростик.
– Мне показалось… Всего лишь показалось, что сразу за Олимпом, или как там его назовем, с той стороны… – старшина смущенно отвел глаза. – В общем, его юго-восточная сторона обрывается слишком уж круто. Если она в самом деле крутая и через эту горку можно перейти по перевалу – представляешь, как это важно?
– Прямо открытие перевала Магеллана, – вставил Пестель.
– А если гору обойти и вообще не искать перевалы? – предложил Ростик.
– Посмотри налево, друг, посмотри направо, – высказался старшина. – Олимп этот, конечно, повыше других будет, но гряда тянется на сотни километров, запаришься объезжать. Так что перевал – штука значимая.
– Согласен, – кивнул Ростик, хотя не очень понимал еще, насколько Пестель прав. Но если они стояли на господствующей высоте и все равно не могли различить конца этим отрогам, что на востоке, что на западе – наверное, да, хребет протянулся на сотни километров, которые будет ох как непросто преодолевать.
До перевала они доехали лишь перед самой темнотой. Поэтому втягиваться в узкую, метров триста, долинку не стали, а устроились на ночевку. Место оказалось удобным еще и потому, что тут почти не было живности. Лишь в клочках редких, низких, почти стелющихся по камням трав трепыхались какие-то птицы. Но их было так мало, что даже лошади разочарованно ржали, когда объедали очередной островок зелени и вынуждены были перейти к следующему.
