Борис Тараканов - Кольцо времени
Стас знал этого толстячка. Отвратительное существо. За всю свою жизнь он не упустил ни одной возможности сделать или сказать кому-нибудь гадость. И мать его была в этом достойном примером. Сначала она писала доносы в НКВД, потом в ЖЭК, а к старости перешла на газеты. И профессору от этой семейки тоже досталось.
— Пшел вон! — фыркнул толстячок и пнул котенка словно мячик.
Пушистый комочек поднялся в воздух, пискнул в полете, и ударился о ногу Стаса. Девочка приоткрыла рот и недоуменно моргала глазками. Через пару секунд она захныкала, и почти сразу перешла на рев.
Толстячок поднял глаза на Стаса и, увидев его взгляд, замер с приоткрытым ртом. Археолог был уверен, что сейчас расплющит плешивого с одного удара по лысине. Но он успел сделать только два шага навстречу врагу. В дверном проеме появился Егор, сосед профессора. Он жил в этой квартире четырнадцать лет и плешивого невзлюбил с первого часа. Егор схватил толстячка за отвороты плюшевого халата и приподнял к своим глазам. Толстячок дернул ножками, и с них слетели шлепанцы.
— Я тебя, сверчок плешивый, последний раз предупреждаю. Еще раз кота тронешь — я тебе нос откушу.
— Да я тебя… — трепыхался толстячек, — а ну пусти… распустили вас… да я вас всех…
— Топай отсюда. Зас-сранец! — прошипел Егор и швырнул сволочь через открытую дверь в коридор.
Толстячок отскочил от стены, чудом устояв на ногах, отряхнулся и засеменил прочь, продолжая выкрикивать угрозы из коридора. Егор постоял немного, прислушиваясь к бубнежу, и с довольной улыбкой прошел к Стасу.
— Здорово!
— Привет, — ответил Стас, пожимая протянутую руку.
— Это ты правильно сделал, что пришел к профессору. Сдает старик. Ученики иногда еще приходят, но разве сравнишь нынешнюю молодежь с вами.
— Ну, ты скажешь тоже, — ответил Стас. — Просто все сейчас заняты добыванием средств к существованию. Сейчас не поразгружаешь вагоны, как мы в юности.
— Эт точно, время другое, — согласился Егор. Он поставил чайник на плиту и включил газ. Тут его окликнул женский голос, и Егор вышел из кухни.
Девочка сидела на корточках и гладила лакающего молоко котенка. Его тощенький хвостик торчал в потолок антеннкой. Стас в задумчивости прислонился к профессорскому холодильнику — древнему агрегату с торчащей вверх наискосок ручкой и витиеватой надписью ЗИЛ на белой обшарпанной дверце. К холодильнику, очевидно, пришло настроение включиться — он коротко вздохнул, старчески прокашлялся и тут же затрясся, словно в припадке. Стасу вдруг стало гадко. Ведь он на самом деле забыл про старика. А профессор всегда был одинок. Одиночество само по себе очень страшно, а одиночество в старости страшно вдвойне. Начинаешь понимать, что твои дни, месяцы, пусть даже годы сочтены. Ты никому не нужен, потому что не можешь ничего дать. Это все, конечно, громко звучит — борьба со злом во вселенском масштабе. Можно возвыситься в своих глазах до уровня Георгия Победоносца. Но почему-то никто не замечает зла рядом с собой. Обычного, бытового зла. Которое происходит где-то рядом, но только никто не хочет его замечать. Гораздо проще разглагольствовать на темы «кто виноват и что делать», но при этом не делать ничего. А ведь порой и сделать-то надо не так уж и много.
Стас не успел заварить чай, как вернулся профессор. Он был очень рад снова сидеть за одним столом с учеником и пить чай с вареньем. Как раньше. Стас это заметил, и ему снова стало стыдно. Старику и нужно-то было совсем немного: чтобы ему хотя бы изредка звонили.
Вовке, похоже, здесь понравилось. Он улыбался профессорским шуткам, рассказам из преподавательской практики. И чай, как показалось мальчишке, был каким-то особенно вкусным.
— Андрей Борисович, я Вас очень прошу, не увлекайтесь походами в музей.
— Станислав, но он же не граф Монтекристо, — возмутился профессор. — Не сидеть же мальчику в заточении. Иногда надо и воздухом подышать.
— Конечно надо, — согласился Стас. — Только все же лучше, чтобы Вовка поменьше бывал на глазах у посторонних.
— Но…
— Андрей Борисович, я вам все позже объясню, — улыбнулся Стас.
— Ну что же. Дома так дома, — согласился профессор. — Мы и дома найдем, чем заняться. — Профессор тайком подмигнул Вовке.
Через час Стас ушел. Главное, что Вовка какое-то время будет вне игры. Он не хотел рисковать и поэтому решил спрятать его у профессора. Здесь его точно никто не найдет. И как же все-таки гадко, что поводом для визита к старому учителю явилась необходимость в его помощи.
Юра шел на работу с больной головой, сутулясь, мрачно глядя себе под ноги. Вот уже третью ночь у него не получилось нормально заснуть. Он еще раз перерыл все материалы, которые ему удалось собрать, и ничего полезного не нашел. Слухи, легенды, документальные свидетельства. Но в этих записях не было ничего, что могло бы относиться к «Алгоритму зла». У Юры ничего не получалось. Его размышления зашли в тупик. Бондарь на звонки не отвечал, на контакт пока не шел.
Когда Юра поднялся в редакцию, все, кто попадался на пути, смотрели на него с плохо скрываемой улыбкой. Юра вяло улыбался в ответ и, отмахиваясь, пробирался к своему столу.
— Веселая была ночка? — с улыбкой до ушей спросил фотограф Саша, приятель по работе.
— Если бы… — ответил Юра. — Что-то продолжение у меня не получается.
Сашу окликнули из комнаты в конце коридора и он пошел на крик ответственного редактора. Юра продолжил путь к своему столу.
— Юра.
Юра обернулся. За спиной стояла Марина.
— Тебе кто-то звонил вчера. Сказал, что хотел бы с тобой встретиться. Что вам есть, о чем поговорить.
— Который за вчера? — устало, спросил Юра.
— Я ему сказала то же самое, но он просил передать тебе, что его фамилия Бондарь и….
— Как?!
— Бондарь, — повторила Марина с заметным испугом на лице.
— Что еще он сказал?
— Что… что если ты сможешь сегодня прийти в три часа к кинотеатру «Варшава» на Войковской, то он будет тебя ждать у большой афиши со стороны метро. Он сказал, что с удовольствием обсудит с тобой статью. Вот, я записала приметы, — Марина протянула Юре листок бумаги.
Как только Юра до конца осознал то, что услышал, он тотчас же проснулся. Поначалу он хотел позвонить Стасу, но решил, что будет лучше, если он сначала встретится с Бондарем, а уже после расскажет о том, что было.
В назначенный час Юра подошел к афише и по приметам, которые Бондарь о себе сообщил Марине, узнал его практически сразу.
— Григорий Ефимович? — спросил Юра, подойдя к мужчине пятидесяти пяти — шестидесяти лет в строгом костюме из легкой серой ткани, с дорогим кожаным дипломатом в левой руке.
