Андрей Имранов - Антитезис
Странное дело, но новость немного успокоила Лукшина. Он даже усмотрел в этом одну из тех нечаянных неоднозначностей. «Думаешь, что перед тобой настоящий х…, а на самом деле — х…», — подумал он и усмехнулся.
— Тогда следует отдать должное мастерству господина Леворго, — сказал Дима с иронией, — не отличишь от настоящих, черт побери.
— В некотором роде они и есть настоящие, — Барон задумчиво кивнул, — это слепки с реальных органов реальных людей. Аутентичность является одной из немногих идей, сознательно вкладываемых Леворго в свои творения, поэтому он относится к ней очень ревностно — к каждому его произведению обязательно прилагается список людей, предоставивших художнику свои органы для копирования. Когда он создавал «Древо познания», он еще не был столь богат и известен, поэтому ни одного известного имени в списке этой скульптуры нет. Так, всякая шваль с улицы. В этом, кстати, проявляется один из упомянутых мной потаенных смыслов. Забавно, что копия чьего-то члена может стоить значительно больше, чем оригинал, а то и вместе с обладателем.
— Хм, — сказал Лукшин, — а что, есть и известные?
— Конечно есть, — собеседник изобразил на лице некоторое удивление, — неужели вы не слышали про «Uberwaffe»?
— Про что, простите? — смутился Дима.
— Последнее творение художника. В прошлом месяце было продано на аукционе в Миу за полтора миллиона. Случился милый такой скандальчик. Аукцион в Миу — достаточно респектабельный, а тут эдакий конфуз, — и, видя недоумение на лице Димы, Барон пояснил, — «Uberwaffe», то есть, «Супероружие» — представляет собой настоящую башню танка М1 Абрамс, из которой вместо пушки торчит копия члена госсекретаря Альфреда Гора. Эрегированного члена, заметим.
— О, — сказал Лукшин. И повторил, — о.
— Согласен, — кивнул Барон, — я думаю, мы еще вернемся однажды к творчеству господина Леворго. А сейчас мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели на другой экспонат. Пройдемте.
И Александр Барон величественно повернулся и пошел куда-то по левой галерее. Дима пожал плечами, оглянулся («Ну и дела. Сейчас Вирджил придет, а меня нет»), но все же поспешил следом. Слишком много властности было в голосе его нового знакомого.
— Я… тут… — Лукшин собрался объяснить, что он не может никуда уйти, но тут Барон остановился.
— Вот, — сказал он и кивнул в сторону висящей на стене небольшой (буквально с тетрадку размером) картины, — но вы что-то хотели сказать?
— Э… нет, — быстро ответил Лукшин и, нахмурив брови, всмотрелся в картину. На ней, странной и аляповатой техникой, наводящей на мысли о новогодней мишуре и блестках, были изображены три птицы. Птицы были вырисованы нарочито ненатурально — покрытые чешуйчатым однотонным узором, обведенные жирными контурами, они стояли вокруг пустого мешка и таращили на зрителя вполне человеческих очертаний глаза. Короткие крылья заканчивались каждое пятью толстыми перьями, придавая им сходство с руками, каковое сходство усугублялось тем, что в левом рукокрыле каждая птица держала транспарант-указатель с надписью «ВОРОН». Указатель указывал на птицу, стоящую рядом, а между буквами «Р» и «О» пробел был чуточку больше, чем между остальными, так что надпись можно было прочитать и как «ВОР ОН».
— Ага, — сказал, напустив на себя глубокомысленный вид, Лукшин, — злободневно.
Скосил взгляд на табличку. Имя художника, разумеется, опять ему ничего не сказало. Какой-то Вадим Саитов. А называлась картина просто и бесхитростно — «Вороны».
— Да? — сказал Барон, интонацией требуя продолжения.
Дима вздохнул.
— Ну… техника интересная.
На самом деле, техника Лукшину не понравилась. Ни краски, напоминающие дешевые «фольгированные» китайские картины, ни исполнение, наводящее на мысль о низкобюджетных мультфильмах. (Кстати, именно в каком-то мультфильме Лукшин и видел такую вот манеру рисования птиц — с двумя «человеческими» глазами на одной стороне лица). Да и идея, прямо говоря, оригинальностью не блистала. Как карикатура в газетке среднего пошиба оно бы, может, и сгодилось, но не как картина в галерее, претендующей на элитарность. Лукшин поднатужился.
— Не совсем, конечно, понятно, что было в мешке и куда оно делось, — выдал он после минутного раздумья, — но, видимо, автор и не ставил целью это пояснить.
— Хм, — сказал Барон, — пусть так. Давайте тогда сделаем шаг назад. Вот, обратите внимание на картину слева. Нет, не эту. Следующую.
Дима тихонько вздохнул, переместился на пару метров влево и всмотрелся в очередной шедевр современного искусства. Здесь было еще хуже. Такую, ничего не изображающую, мешанину красок, линий и фигур Дима не любил, никогда не понимал и не пытался понимать. «Боже, какая херня», — мысленно простонал он, — «а ведь сейчас надо будет что-нибудь сказать. Может, сказать, что это похоже на Кандинского?», — Дима все-таки знал пару-тройку имен и из этой области, — «нет, не стоит. Вдруг оно совсем не похоже на Кандинского? Про технику сказать? Про технику я уже говорил… вот влип, блин».
— Лукшин! Ну какого, спрашивается, хрена, а?! Где мы встречаемся я тебе сказал?
Дима знал только одного человека, который мог бы не только оказаться в этой галерее, но и, оказавшись, орать в ней во весь голос, да еще так безобразно-жизнерадостно. Как на базаре. И всего еще час назад Лукшин бы не поверил, скажи ему кто, что он может обрадоваться появлению Вирджила. А вот поди-ка ж ты — обрадовался. Вирджил, конечно, тот еще хам, да и сволочь порядочная, но он все-таки человек, а не инопланетянин. Потому что всё время, что Лукшин провел в галерее Noir, он чувствовал себя находящимся в летающей тарелке. И уж точно — не в своей.
— Здравствуйте, Александр Викторович, — поздоровался, подходя, Вирджил, и — Диме, — я же четко обозначил — возле галереи, а не в галерее. Нет?
— Мое почтение, — отозвался Барон, впрочем, без особого почтения. Даже скорее холодно.
«Они знакомы?» — для Димы этот, вполне предсказуемый, факт почему-то оказался совершенной неожиданностью, — «Вот те раз…». Лукшин еще не успел сообразить — хорошая это для него новость или плохая, как из дальнейшего диалога стало ясно — они не просто знакомы.
— Я полагаю, — сухо сказал Барон, — время, в которое господин Лукшин должен был встретить вас возле галереи вы ему тоже «четко обозначили»?
— Да-да, кстати, — Дима, получив неожиданную поддержку, воспрял и даже попытался что-то вякнуть в свою защиту, — я полчаса под дождем мок…
Вирджил криво ухмыльнулся и почесал заросший подбородок.
— Ну хорошо. Я и в самом деле немного опоздал, прошу прощения. Машина сломалась.
— Бывает, — Барон горестно покачал головой, — о, сколь ненадежны эти современные машины…
