Михаил Белов - Улыбка Мицара
В салоне воцарилась тишина.
— Я готов выполнять любое ваше приказание, — сказал кибернетик.
Он снимал со своих плеч всякую ответственность. Астроботаник развел руками:
— Война — это смерть. Я — за жизнь.
— Что же делать?
— Мы можем повернуть назад.
Тарханов включил обзорный экран. В действиях шаров появилось что-то новое. Они теперь не липли к защитному полю, а стремительно падали на него. Впечатление было такое, будто за бортом крупными хлопьями падает снег. Тарханов нахмурился: ему не нравилась эта космическая метелица. Быть может, астроботаник прав? Повернуть назад и вернуться на Землю?
Теперь уже тринадцать вихревых столбов танцевали над защитным полем. Чего они хотят?
— В кормовой части пробито защитное поле, — голос кибернетика был хриплым.
— Заделать, — приказал Тарханов и включил селектронный видеофон. Положение становилось угрожающим. Если белые шары пробьют защитное поле звездолета еще в нескольких местах, они пробьются к самому кораблю. Значит, война объявлена… Тарханов вздохнул. Сердце сжалось от тягостных предчувствий, но он усилием воли подавил в себе секундную нерешительность. — Внимание, ЭЛЦ. Даю программу. Даю программу. Приготовить аннилигационные излучатели. Цель — шары. Залп одновременный.
— Программа принята. Расчет через пять секунд.
Тарханов смотрел на хронометр. Секунда, вторая, третья…
«Как я не хотел этого», — вздохнул он, когда хронометр отсчитал пять секунд.
— Расчет готов, — доложил ЭЛЦ.
Тарханов все еще медлил. Глаза были прикованы к черной кнопке. Думал ли он в те секунды о чем-нибудь? Тарханов напрягал память, но ничего не мог припомнить. Все мысли, очевидно, Сосредоточились тогда на кнопке. Единственное, что запомнилось, так это пальцы — белые. Еще запомнилось: указательный палец лежал на кнопке, остальные были зажаты в кулак. Тарханов ждал взрыва. Взрыва не было. Он посмотрел на экран. Экран сверкал ослепительной белизной.
— ЭЛЦ, информацию?
Электронный центр молчал.
— ЭЛЦ!
Этого не может быть! Электронный центр будет жить и в том случае, когда испепелится корпус звездолета и погибнут люди. Он столетиями будет плыть по Вселенной, будет мигать кварцевыми глазами, призывая к себе звездные корабли, чтобы рассказать им о трагедии в космосе.
Тарханов оглянулся. Излучатели антиматерии почемуто не сработали. Тарханов рывком открыл двери электроцентра. Привычная картина. Тысячи зеленых огоньков бегали по панели. Казалось, что машина — гениальное изобретение человека — с небывалой поспешностью пытается переработать поток непонятных информации и не может. Бег зеленых огней замедлился. ЭЛЦ заговорил:
— Аннигиляции нет… Аннигиляции нет… Аннигиляции нет.
— Хватит, ЭЛЦ.
— Аннигиляции нет… Аннигиляции нет…
Тарханов включил дублер электронного центра и через пять минут имел в своем распоряжении всю необходимую информацию. В аппаратной члены экспедиции молча выслушали сообщения дублера. На вопрос, почему не сработали антипротонные излучатели, дублер ответил, что расход антиматерии в десять раз превысил норму. Тарханов приказал перепроверить цифры. Дублер подтвердил их.
— Аннигиляции не было. Шары растаяли.
— Мы знаем, что аннигиляции не было, — сказал Тарханов. Что ж было?
Дублер долго молчал и наконец проскрипел:
— Я не знаю, что было.
Астрофизик Антони Итон с удивлением посмотрел на машину и сказал:
— Они всегда скрипят, когда не знают.
Все улыбнулись. Тарханов пригласил ученых в рубку:
— Ваше мнение, коллеги?
— Я понял одно, командор: путь свободен, — сказал астроботаник. — И цель близка.
— Но вы понимаете, что случилось? — Тарханов внимательно посмотрел на ученых. — Запасы антивещества на пределе. Нам едва хватит на обратный путь к Земле. А если и на обратном пути мы встретимся с враждебными белыми шарами? Подумайте еще раз. Через час я жду ответа.
Оставшись один, Тарханов попытался представить события, которые развернулись в звездолете. Выпустив весь заряд антивещества и убедившись, что ожидаемого эффекта не получилось, электронный центр распорядился изъять антивещество, предназначенное для тяги. Быть может, это изъятие продолжалось до тех пор, пока не растаяли все шары.
…Через час Тарханов знал общее решение ученых: высадиться на Лории, изучить эту планету, завязать связи с ее обитателями, попытаться с их помощью отремонтировать звездолет и лишь тогда — на пределе — отправиться в долгий обратный путь. Тарханов посмотрел на звездолет. Долгие годы он стоит на голубом плато. Вдали сверкает такое же голубое море. Пора возвращаться в звездолет и продолжать работу. Но не хотелось бросать теплую скамейку, идти, опять садиться за вычисления. Хотелось уснуть и никогда не проснуться. После этого наступали долгие часы оцепенения, когда мысль не работала. Потом он изумленно спрашивал себя:
«Неужели жизнь опротивела мне? Нет же! Я люблю ее гораздо больше». Так говорил он себе, жадно вглядываясь в голубой мир чужой планеты. Но молчаливая пустыня смеялась над ним: «Ты лжешь себе. Эта ложь нужна твоему уму, но ты уже мертный, как мертва эта планета». «Врешь! — в исступлении кричал Тарханов. — Я живу!» И чувствовал, как по телу разливается тот огонь жизни, что покоряет Вселенную.
Он вспомнил те мгновения, когда звездолет пошел на посадку, вошел в атмосферу Лории. Она была почти такой же, как на Земле: кислорода — двадцать четыре и одна десятая процента, азота — семьдесят три и четыре десятых процента, углекислого газа — одна и восемь десятых процента. Радиация — семьдесят три рентгена. Но в специальных костюмах она была безопасна землянам.
Тарханов улыбнулся. Ему почему-то вспомнилась сцена, разыгравшаяся сразу после того, как приборы определили состав атмосферы Лории. Иван Васильевич улыбался, переминался с ноги на ногу, пытался заговорить, но никак не решался нарушить торжественное молчание. В конце концов не выдержал и воскликнул:
— Это же великолепно — углекислый газ!
Все поняли его: углекислый газ — это жизнь, и сразу занялись неотложными делами. Астроботаник тоже включился в общую работу по подготовке к выходу на планету.
Первыми покинули звездолет Ян Юханен и Антона Итон. Тарханов проверил на них космические костюмы, положение захватов и прижимов маски, потом открыл шлюзовые двери. Протяжный свист воздуха, втягивающегося внутрь корабля: открылся наружный люк. Тарханов видел, как его товарищи вышли из люка. Первый шаг на незнакомой планете. Неуверенный, осторожный. Казалось, будто люди заново учились ходить. Первым опомнился кибернетик. Он разбежался и подпрыгнул, потом повернулся к звездолету и высоко поднял правую руку. Тарханов невольно улыбнулся. Рядом горячо дышал астроботаник.
