Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (без указания переводчика)
— Ну? — отозвался я.
— Будем продолжать?
На одну секунду я задумался.
— И это все?
— Если только вы можете выдержать…
Вместо ответа я продолжал отвинчивать. Я снял круглую заслонку и осторожно положил ее на тюк. Пара снежинок закружилась и исчезла, когда разреженный чуждый воздух[15] вторгся в пределы нашего шара. Я сел на край люка, выглядывая наружу. Внизу, на расстоянии одного метра от моего лица, расстилался девственный лунный снег.
Последовала короткая пауза. Наши взгляды встретились.
— Вы не чувствуете сильной боли в легких? — спросил Кавор.
— Нет, — сказал я, — я могу это выдержать.
Он протянул руку за своим одеялом, сунул голову в отверстие, проделанное в нем, и закутался. Затем он тоже сел на край люка и спустил ноги, так что они оказались на высоте шести дюймов над лунным снегом. Одну минуту он колебался. Затем подался вперед и ступил обеими ногами на девственную почву Луны.
Он сделал несколько шагов. Края стекла в комически исковерканном виде отразили его фигуру. Одну секунду он стоял, озираясь по сторонам. Затем оттолкнулся и прыгнул.
Я знал, что стекло все искажает и преувеличивает. И однако мне показалось, что это был совершенно необычайный прыжок. Одним махом Кавор отлетел от шара футов на двадцать или тридцать. Теперь он стоял высоко на скале и махал руками, обращаясь ко мне. Но как он ухитрился это проделать? Я был сбит с толку, как человек, только что увидевший непонятный новый фокус.
Не зная, что думать, я тоже выбрался из люка. Прямо подо мною оседал и таял снежный сугроб. Перед ним образовалось нечто вроде канавки с проточной водой. Я сделал один шаг и подскочил.
Я почувствовал, что лечу по воздуху, увидел, что скала, на которой стоял Кавор, несется мне навстречу, уцепился за нее и повис, испытывая неизъяснимое удивление.
Я истерически захохотал. Я был страшно смущен. Кавор склонился надо мной и пискливым голосом посоветовал быть осторожнее.
Я совсем позабыл, что на Луне, которая по своей массе в восемь раз уступает Земле и в четыре раза меньше ее в поперечнике, мой вес стал приблизительно в шесть раз легче. Но теперь факты властно требовали, чтобы я вспомнил об этом.
— Мы скинули с себя помочи нашей матери-Земли, — сказал Кавор.
Рассчитывая усилия и подвигаясь вперед осторожно, как хилый ревматик, я взобрался на вершину и встал рядом с Кавором на солнцепеке. Шар лежал внизу, на постепенно уменьшающемся сугробе, футах в тридцати от нас.
Насколько хватал глаз, в чудовищном беспорядке были разбросаны скалы, заполнявшие дно кратера. Та же колючая поросль, которая окружала нас, пробуждалась к жизни и в других местах. Здесь и там она чередовалась с разбухшими массами кактусов и с багряными и пурпуровыми лишайниками, которые разрастались так быстро, что можно было подумать, будто они карабкаются вверх по скалам. Вся площадь кратера показалась мне тогда совершенно однообразной пустыней, тянувшейся до самого подножья внешних утесов.
Эти утесы, по-видимому, не были покрыты растительностью. Их отвесные стены, террасы и платформы не привлекали тогда к себе нашего внимания. По всем направлениям они находились в нескольких километрах от нас. Мы, очевидно, стояли в самом центре кратера и глядели на них сквозь туманную дымку, медленно расползавшуюся от ветра.
Ибо теперь даже ветер чувствовался в разреженном воздухе, быстрый, но слабый ветер, который заставлял нас ежиться, хотя мы почти не ощущали его давления. Казалось, он дул поперек кратера, направляясь к ярко освещенной части его со стороны туманного сумрака у подножья обращенной к Солнцу стены. Очень трудно было рассмотреть что-либо в этом сгустившемся на востоке тумане. Мы были вынуждены глядеть туда, сощурившись и прикрывая глаза руками, чтоб защититься от лютой силы неподвижного Солнца.
— Как видно, здесь одна сплошная пустыня, — сказал Кавор, — совершенная пустыня.
Я еще раз оглянулся по сторонам. Вопреки очевидности я все еще рассчитывал заметить какие-нибудь признаки человеческого присутствия — башню или дом, или какое-нибудь сооружение. Но глаз встречал повсюду только беспорядочно разбросанные вершины, гребни скал, колючие кустарники и раздувшиеся кактусы, которые все пухли да пухли, наглядно опровергая все подобные надежды.
— Кажется, эти растения здесь — единственные хозяева, — сказал я. — Я не замечаю ни малейших следов какого-нибудь другого существа.
— Ни животных, ни птиц, ничего. Да и что делали бы животные в течение ночи?.. Нет, здесь только растения.
Я закрыл глаза рукой.
— Это напоминает пейзажи, которые можно видеть во сне. Эти штуки меньше похожи на земные растения, чем те чудовища, которые живут среди скал, на дне океана. Взгляните-ка туда, не правда ли — настоящая ящерица, превратившаяся в растение? И какой ослепительный свет!
— А ведь еще только раннее утро, — сказал Кавор. Он вздохнул и оглянулся.
— Этот мир не создан для людей… И однако есть в нем что-то неизъяснимо привлекательное.
Некоторое время он молчал, потом начал задумчиво жужжать по своему обыкновению.
Я почувствовал какое-то мягкое прикосновение и увидел, что тонкий побег сине-багрового лишайника обвился вокруг моего башмака. Я дернул ногою, лишайник рассыпался в порошок, и каждая его частичка тотчас же начала расти.
Тут я услышал пронзительный крик Кавора: оказалось, его уколол острый шип кустарника.
Он стоял в нерешительности, глаза его блуждали по окрестным скалам. Вдруг какой-то розовый отблеск промелькнул на шероховатой поверхности каменной глыбы. Это был совершенно необычайный цветок, багрово-алый, с синеватым отливом.
— Глядите, — сказал я оборачиваясь; и что же: Кавор исчез.
Одну секунду я стоял на месте, совсем ошеломленный. Затем поспешно сделал шаг вперед, чтобы посмотреть вниз, с обрыва скалы. Но в моем удивлении я опять позабыл, что мы находимся на Луне. На Земле усилие, которое я сделал, заставило бы меня передвинуться на один метр; на Луне оно швырнуло меня метров за шесть, то есть по крайней мере на пять метров дальше края. Это было похоже на те ночные кошмары, когда нам мерещится, будто мы падаем, падаем без конца. Ибо если при падении на Земле тела пролетают в первую секунду шестнадцать футов, то на Луне они пролетают только два фута, имея при этом лишь одну шестую своего земного веса. Полагаю, что я падал или, вернее, спускался с высоты около десяти метров. Это длилось довольно долго — секунд пять или шесть, Я парил в воздухе и падал, как перо, и наконец увяз по колени в снежном сугробе на дне оврага, у подножья серо-синей, испещренной голубыми жилками скалы.
