Фрэнк Герберт - Улей Хеллстрома
Движение Хелльстрома теперь напоминало элегантный танец, когда он огибал входящих и выходящих работников. Здесь требовалось точное выполнение графика. Одни работники уходили, проголодавшись или почувствовав усталость. Другие заступали на их место. И все знали, что от них требуется.
У лифта одной из самых старых моделей, с кабиной, дергающейся при прохождении открытых дверей, он остановился на секунду, чтобы пропустить группу работников, направляющихся в комнаты с гидропоникой для замены старых посадок новыми. В производственном цикле не должно быть никаких задержек, в этом была основа самого их выживания.
Хелльстром встал в открытый проем на пол идущей вверх кабины. Тяжелый животный запах Улья, который очистные системы удаляли из поступающего снаружи воздуха, еще сильнее ощущался в лифте, что свидетельствовало об утечке где-то далеко внизу в шахте, и это следовало устранить. Текущий ремонт нельзя игнорировать. Хелльстром сделал пометку в своей памяти о необходимости заняться проверкой работы шахты. Через две минуты он был в подвале сарая-студии, вновь сосредоточив все внимание на более непосредственной опасности.
«Мы не должны слишком быстро отправлять в чаны этих новых Чужаков», – напомнил себе Хелльстром.
12
Из дневника Нильса Хелльстрома:
«В устных преданиях, на сто лет более древних, чем были сделаны первые записи нашими предками, говорится, что отказ от любой потери протеина, вырабатываемого колонией, восходит к самому моменту ее возникновения. Но я сомневаюсь в этом. Реакция Чужаков показывает, что это не более, чем приятный миф. Праматерь сравнивала его с открытостью, существующей между всеми нами в Улье. Чаны служили для нее красивой метафорой свободного внутреннего единения, и как часто она повторяла: „Таким образом, когда кто-то умирает, его секреты не умирают вместе с ним: все его знания будут вложены в успех всего дела“. За более чем двухсотлетний период ведения записей этот исходный миф ни разу не подвергался сомнению, и я этого не делаю на наших открытых совещаниях. Итак, я скрываю нечто во имя укрепляющего нас мифа. Может быть, так и начинаются религии».
В главном подвальном помещении Улья осторожность становилась почти осязаемой. В одном углу открытой площадки под поглощающими звуки перегородками и амортизаторами опорных стоек была вмонтирована в пил стальная лестница. Она вела вверх, через перегородки в замаскированной двери в комнату общественного туалета, находившегося в подвале амбара. Спрятанный экран на верхней площадке лестницы выходил из стены, когда работник поднимался до этой ступеньки. Экран показывал занято помещение или нет. Система удаленной блокировки запирала дверь комнаты, когда появлялся работник снизу.
У основания лестницы располагались и другие вспомогательные экраны, за которыми следил дежурный. Работник махнул Хелльстрому рукой, показывая, что в студии нет ни одного Чужака. Лестница крепилась к стене одной из гигантских вентиляционных труб, выходящих на крышу сарая. Поднимаясь, он ощущал едва уловимую вибрацию. Вскоре он через пустую комнату для умывания, прошел в настоящий подвал студии, где располагались склады с одеждой, фильмами, оборудование для редактирования фильмов, костюмерные и гримерные, различного рода реквизит. По стандартам Внешнего мира, все было как положено. Работники занимались своим делом и не обращали на него внимания. В конце длинного зала располагалась обычная лестница, по которой можно было подняться через систему поглощения звуков, через коридор с двойными дверями в главную студию, занимавшую большую часть сарая.
13
С постоянного заседания Совета Улья:
«Последние расчеты показывают, что Улей будет испытывать давление перенаселения тогда, когда его численность перейдет рубеж шестидесяти тысяч. Без защиты, которую даст „Проект 40“, мы не можем этого допустить.
Несмотря на все изобретения наших специалистов мы беспомощны перед объединенной мощью Внешнего мира, чьи убивающие машины уничтожат нас. Патриотизм тысяч наших работников приведет их к самоубийственным попыткам обеспечить будущее вида. Но нас мало, а Чужаков – много.
На нынешнем этапе подготовки следует отложить реализацию плана, в основе которого лежит неразумная жестокость природы. Когда-нибудь в будущем, когда у нас появится мощное оружие, какое может дать «Проект 40», мы выйдем наружу, и если наши работники в этот день погибнут, то погибнут от своей самоотверженности, а не из-за алчности».
– Они, как всегда, тверды и вежливы, но уклончивы, – сказал Джанверт, отворачиваясь от телефона.
За окнами квартиры Кловис сейчас сияло солнце, и она одевалась, ожидая особого приглашения, которое, как они оба знали, скоро последует.
– Они велели тебе проявлять терпение, – произнесла Кловис. Она снова приняла свою излюбленную позу на длинной кушетке, поджала поп себя ноги.
– И еще вот что, – заметил Джанверт. – Перуджи определенно собирается лично возглавить команду. Старому Джолливейлу это не нравится.
– Ты считаешь, что он сам этого хочет?
– О, нет, конечно! Но он исполнительный директор. Когда Перуджи в деле, Джолливейл не может отдавать приказы. Он фактически не участвует в планировании операций. А это ему не нравится.
– Это точно, относительно Перуджи?
– Можешь не сомневаться.
– Это объясняет, почему они так мало сообщают.
– Согласен. – Джанверт подошел к кушетке и сел рядом с Кловис, взяв ее за руку и поглаживая мягкую кожу. – Мне страшно, – добавил он. – Мне впервые за все время работы в этом грязном бизнесе по-настоящему страшно. Я всегда знал, что им совершенно на нас наплевать, но Перуджи… – Джанверт конвульсивно проглотил комок в горле. – Я думаю, он гордится тем, сколько людей он может пустить в расход, и его абсолютно не заботит, чьи это люди, наши или их.
– Ради бога, не дай ему догадаться о твоих чувствах, – произнесла Кловис.
– О, разумеется. Я буду счастливым Коротышкой, всегда готовым плюнуть на все и расплыться в улыбке.
– Ты думаешь, мы отправимся сегодня?
– Самое позднее – ночью.
– Я часто думала о Перуджи, – сказала Кловис. – Спрашивала себя, кто он в действительности. Это странное его имя и все такое.
– По крайней мере, у него есть имя, – заметил Джанверт. – Шеф…
– Даже не думай об этом, – предупредила она.
– А спрашивала ли ты когда-нибудь себя, в самом ли деле мы работаем на правительство? – спросил он. – Или… не являются ли наши шефы невидимым правительством?
– Если ты уж хочешь узнать мое мнение, то я вообще не желаю ничего об этом слышать, – отрезала она.
