Георгий Гуревич - Погонщики туч
Профессор Хитрово также выскочил, чтобы дать последние советы уезжающим "оркестрантам". Наверху, за бугром, плыло где-то первое балтийское облако. Специально для перевозки туч в районы были выбраны дороги, близ которых не было ни деревьев, ни телеграфных проводов.
Очередь зашевелилась. Трактористы подъезжали сразу в промежутки между несколькими парами мачт и тут же выезжали с наполненным неводом. Вскоре можно было следить, как расползались облака по всему району.Там и сям плыли они в сумерках за далекими холмами, тракторов под ними не было видно. Еще часа два, и потемневший луг опустел. Профессор Хитрово послал телеграмму в Балашов, чтобы саратовскую ветку отключили до утра и ввели бы там в действие камышинское направление.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
ШУРА не спала всю предыдущую ночь, пока пар путешествовал по просторам Украины, и не присела ни на минуту весь день, отмечая его движение по Харьков - Балашовской дороге. Сейчас, когда берег опустел и последние остатки водяного пара таяли над Волгой, Шура почувствовала, как она устала. Она не в силах была ехать домой и решила лечь в конторе тучепровода на столе. Ей казалось, что она уснет, как только ляжет, но усталость была слишком велика, сон бежал от нее, в голове кружились невода, вскипали клубы пара, свистели, гудели, грохотали дядины инструменты. Она не в силах была радоваться, что осуществилась так быстро двухлетняя ее мечта, и не только ее мечта - мечта нескольких поколений всей династии Хитрово.
- Дядя! - крикнула она вдруг. - Миллиард пудов - это много?
Старик Хитрово ответил из-за фанерной перегородки сердитым голосом:
- Спи, юла! Я устал.
Шура начала считать: миллиард пудов перевести в тонны, разделить на двести миллионов жителей и на триста шестьдесят пять дней... Но она была скверным арифметиком, сбилась, и пришлось начать все сначала.
- Припек не забудь, - неожиданно сказал дядя за стеной. Видимо, он тоже не спал и делил пуды на жителей.
Шура представила себе, что она идет по тучным, золотистым нивам и каждый колос кланяется ей тяжелой головкой. Душный, предгрозовой день. На Шуре цветной сарафан, золотистые косы цвета колосьев вокруг головы, и тот, кто идет рядом с ней, молча гладит взглядом Шурин висок, и щеку, и каждый виток туго заплетенных кос.
Шура краснеет (она всегда легко краснеет). Но ей так приятно, что она нравится этому человеку - самому лучшему из всех, кого она встречала. Он похож на этого черноволосого летчика с упрямыми сжатыми губами и колючими глазами; он добродушный и терпеливый, как Нерубин; он веселый и разговорчивый, как Василий...
- Дядя, ты любил когда-нибудь?
Слышно, как профессор сердито перевернулся на другой бок.
- Безобразие! Пристаешь с глупостями, спать не даешь! Не смей меня будить больше! Какие-то мечтатели нынче - молодежь!
Шура виновато замолкла, лежала тихо, как мышонок. Несколько минут спустя старик, кряхтя, произнес:
- Что же ты думаешь, я не человек совсем? Так и родился профессором?
Подождав, пока дядя перестал ворочаться, Шура встала и тихонько села на окошко. Начищенная до блеска луна смотрела ей прямо в глаза. От сооружений тучепровода легли на луг четкие тени. Воздух все еще был насыщен экзотическим запахом морской соли и гниющих водорослей. Шура с наслаждением вдыхала его и думала сразу о луне, и о далеком море, о всех городах и областях, по которым шел к ней этот запах, о том, что она счастлива и это невозможно выразить словами.
Затем она обратила внимание, что из окошка соседней комнаты падает желтый квадрат света и на нем шевелится лохматая тень - профессор что-то пишет.
"Ах, так! - подумала Шура. - Велит спать, а сам работает. Дай-ка я его напугаю".
Она тихонько вылезла из окна, нагнувшись подкралась к соседнему, оперлась руками на подоконник и сказала басом:
- А чем вы здесь, люди добрые, занимаетесь?
Смущенный профессор одной рукой прикрывал распахнувшийся пиджак, другой - карту, на которую он наносил что-то красным карандашом. Но Шура была уже в комнате. Она бесцеремонно оттолкнула профессора.
- Что это, дядя? Объясни!
Видя, что все равно он разоблачен, профессор начал говорить, сначала с запальчивой обидой, затем все более увлекаясь:
- Что же ты думаешь, только тебе мечтать? Нам тоже мечтать хочется. Вот, думаю, в будущем году, когда засухи не будет и не понадобится орошать Украину, направим облака дальше в степь, на новые земли. Видишь, я зачеркнул астраханские степи. Здесь написано: "Безводные и бесплодные пески и солончаки". В будущем году здесь не будет ни безводных, ни бесплодных песков. Затем Казахстан - весь Казахстан должен быть таким же плодородным, как Украина; все Среднеазиатские Республики могут быть Батумским заповедником, если дать туда достаточно воды. Было время - люди открывали Землю, спрашивали у каждой страны, что она такое? Теперь другое время - мы переделываем страны. Почему Печора впадает в Ледовитый океан, если нужно, чтобы она впадала в Каму? Почему в жаркой Туркмении пески, если нам нужны там пальмовые рощи?..
Шура завладела красным карандашом.
- Дядя, здесь написано: "пустыня Кызыл-Кум". Зачеркнуть?
- Ну, конечно, зачеркни. И Кара-Кум - рядом с ней. И Голодную степь - с другой стороны. Для чего же нам голодные степи?! Зачеркни совсем!
