Артур Кларк - Солнечная буря
В те несколько часов, пока бушевала буря, здесь царили подлинные отчаяние и страх. Только в «малом» Лондоне (без пригородов) погибло около тысячи человек. И все же это было время настоящего героизма. Пока еще не опубликовали официальные цифры – сколько человек спасли при пожарах, сколько вывели из туннелей подземки, извлекли из пробок на дорогах, скольких вытащили из кабин остановившихся лифтов. В последующие дни лондонцы тоже демонстрировали единение. Стали открываться магазины, на дверях которых появлялись написанные от руки таблички: «РАБОТАЕМ КАК ОБЫЧНО». Как правило, такие вывешивали после террористических актов. Народ радостно приветствовал появление на улицах отчаянно дребезжащих пожарных машин модели «Зеленая богиня» образца тысяча девятьсот пятидесятого года – музейных экспонатов, про которые мэр сказала, что «они слишком тупы для того, чтобы сломаться». Это было время сопротивления общему несчастью, время «духа внезапности» – так говорили люди, вспоминая еще большую беду, случившуюся почти сто лет назад.
Но это настроение быстро угасло.
Мир продолжал жить, и события девятого июня постепенно изглаживались из памяти. Люди старались возвращаться к работе, снова открывались школы, крупные электронно-коммерческие каналы заработали если и не в полную мощность, то все же достаточно ощутимо. Но возвращение к прежней жизни в Лондоне шло неровно: в Хаммерсмите до сих пор не было воды, а в Баттерси – электричества, в Вестминстере не работала система управления уличным движением. Терпение довольно быстро иссякло, и люди стали искать виноватых.
К октябрю и Бисеза, и ее дочка начали беспокоиться. Несколько раз они выбирались из дома – ходили к реке, гуляли по паркам, бродили по улицам изменившегося города. Однако свобода их передвижения была ограничена. Внутренняя база данных кредитного чипа, имплантированного под кожу Бисезы чуть выше запястья, за прошедшие пять лет устарела. В эпоху глобальных электронных расчетов Бисеза стала никем. С нефункционирующим чипом она не могла самостоятельно делать покупки, не могла войти в метро, не могла даже купить дочери мороженое.
Женщина понимала, что вечно так продолжаться не может. Правда, с неработающим чипом она стала невидимкой для армии и для всех остальных. И не голодали они с Майрой только потому, что давным-давно Линде был предоставлен доступ к сбережениям своей сестры.
Бисеза по-прежнему не чувствовала себя способной к активной жизни. И дело было не только в необходимости находиться рядом с Майрой. Она до сих пор не имела ясного понимания того, что ей довелось пережить.
Чтобы разобраться, она попробовала записать свою историю. Стала диктовать Аристотелю, но ее бормотание пугало Майру. В конце концов она принялась писать от руки, а Аристотель сканировал записи и сохранял в своей электронной памяти. Бисеза пыталась отредактировать текст, несколько раз перечитывала его от начала до конца, извлекала из памяти все новые и новые детали – как яркие, так и обыденные.
Но, сидя безвылазно в собственной квартире, Бисеза смотрела на слова, напечатанные поверх мультиков и «мыльных опер» на софт-скрине, и сама все меньше и меньше им верила.
Восьмого июня две тысячи тридцать седьмого года лейтенант Бисеза Датт совершала патрулирование территории в составе группы войск на границе Афганистана. С ней вместе в вертолете находились еще один офицер британской армии – Абдыкадыр Омар – и американец Кейси Отик. В этом неспокойном районе мира все они носили голубые каски миротворческих войск ООН. Это было самое обычное патрулирование, и день был как день.
А потом какой-то малец попытался подстрелить их вертолет – и солнце скакнуло по небу. Когда они выбрались из разбитой машины, то оказались в абсолютно другом месте. Нет, вернее – не в другом месте, а в ином времени.
Они рухнули на землю в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году – а эти края в то время управлялись британцами и именовались северо-западной границей. Бисезу и ее товарищей привели в форт под названием Джамруд, где познакомили с молодым журналистом, уроженцем Бостона по имени Джош Уайт. Рожденному в тысяча восемьсот шестьдесят втором году – то есть, по понятиям Бисезы, в незапамятные времена, – в этом мире Джошу было всего двадцать три года. Кроме него, что уж совсем поразительно, в форте оказался Редьярд Киплинг – поэт, воспевший подвиги английских томми и непостижимым образом воскрешенный из мертвых. Но эти романтичные викторианцы и сами заблудились во времени.
Бисеза пыталась составить связный рассказ. Их всех перенесло в другой мир, на планету, скроенную из лоскутков и обрывков, выхваченных из ткани времен. Они назвали эту новую планету «Мир». Это русское слово означало «мир» – как планета, а также «мир» – то есть не война. В некоторых местах была видна «наметка»: там «лоскуты» примыкали один к другому. Кое-где границы между «лоскутами» представляли собой повышение почвы на метр, а то и больше, а кое-где посреди пустыни попадались участки доисторических джунглей.
Никто не знал, как это произошло. Еще меньше кто-то понимал почему. Но вскоре эти вопросы перестали волновать кого-либо, поскольку планета начала «срастаться», над ней пронеслись ветры бурной новой истории. Каждому пришлось думать о собственном выживании.
И все же вопросы оставались вопросами. Над новой планетой в изобилии парили Очи – серебристые шары, обладавшие странными геометрическими свойствами. Безмолвные и совершенно неподвижные, они словно бы внимательно наблюдали за всем происходящим и походили на множество автономных телекамер. Разве эти объекты могли иметь какое-то происхождение, кроме искусственного? Не являлись ли они орудием той силы, которая разорвала планету на части, а потом грубо слепила вновь?
Кроме того, возникал вопрос о временных рамках. Создавалось такое впечатление, что Мир создан как бы из образчиков людей на разных этапах эволюции: начиная с похожих на шимпанзе австралопитеков, живших за миллион лет до нашей эры, до представителей человечества разных исторических эпох. Но составление этого гигантского коллажа закончилось, насколько можно было судить, восьмого июня две тысячи тридцать седьмого года – в том срезе времени, из которого происходили Бисеза и ее товарищи. Почему на Мире не оказалось ничего из более далекого будущего? Бисеза размышляла, не означала ли эта дата чего-то вроде конца света, раз не было далее ничего, откуда можно было бы оторвать «лоскутки».
А потом ее, только ее одну, Очи перенесли домой – а может быть, это сделали далекие носители разума, управлявшие Очами. И она оказалась дома на следующий день, девятого июня две тысячи тридцать седьмого года, и увидела, как над Лондоном восходит зловещее солнце.
