Ли Брэкетт - Пришествие землян
Он лежал на полу. За окном была глубокая ночь, и в Доме горел свет. Биша сидела рядом. У нее было такое лицо, словно она сидит так уже целую вечность.
Руку у него саднило Она была неумело обмотана какими-то тряпками, пропитавшимися кровью Острые осколки стекла сверкали на лабораторной подставке, усеивали пол. Знакомая свинцовая тяжесть переполняла все тело. Фрэзер не мог пошевелиться, не мог о чем-либо даже подумать. Биша подползла к нему и положила голову ему на грудь, как собачонка.
Медленно, очень медленно Фрэзер пришел в себя и попытался собрать свои мысли.
«Должно быть, я упал прямо на стеллаж Господи Иисусе, а если бы я разбил пробирки с культурами вирусов? Тогда не только мы, а весь город… Я же мог истечь кровью, что сталось бы с Бишой? Что было бы с ней, если бы я умер?»
На сей раз ему потребовалось больше времени, чтобы прийти в норму. Он наложил швы на глубокие порезы и остался недоволен своей работой: стежки вышли грубые, кривые. Ему стало страшно. Фрэзер боялся встать с кресла, боялся закурить, включить печь.
Время медленно ползло — остаток ночи, следующий день, потом вечер… Ему уже было гораздо лучше, но страх перерос в депрессию. Ведь это только Биша говорит, что болезнь не смертельна. Фрэзер уже начинал сомневаться в результатах собственных анализов. Кто знает, может, приборы, которыми он располагает, не способны распознать чуждые микроорганизмы?
Он боялся сам себя. Он панически боялся за Бишу.
Фрэзер вдруг встал и коротко сказал:
— Я отправляюсь в город.
— Я пойду с тобой.
— Нет. Ты останешься здесь. Со мной ничего не случится. В городе есть врач, марсианский целитель. Возможно, он знает…
Фрэзер распахнул дверь и вышел. Его встретили кромешная тьма и ослепительное сверкание звезд. Дорога до города показалась ему бесконечной.
Он миновал голые поля, освобожденные от урожая, и вошел в лабиринт узеньких улочек. Город был не столь древен, как большинство городов на Марсе, но грязные камни стен были латаны-перелатаны: камень безнадежно проигрывал непрекращающуюся битву с сухим ветром и всепроникающей, всеразъедающей пылью. Улицы были почти безлюдны. Прохожие кидали на Фрэзера недружелюбные взгляды и спешили мимо, смуглые, с пылающими, как угли, глазами, в которых застыло бесконечное, безысходное отчаяние. Канал был их божеством, их отцом и матерью, их женой и ребенком. Они черпали свою жизнь из его черного лона, высасывали ее мучительно, каплю по капле. Они уже не помнили, кто высек в камне этот канал, тянувшийся на многие мили от ледяной полярной шапки через дно иссохшего мертвого моря, через пустыню и туннели, пробитые в недрах гор. Они только знали, что канал здесь, с ними, и не было хуже греха, чем пренебречь своим долгом блюсти чистоту канала. Жестокая, трудная жизнь — и все-таки они жили и радовались.
Факелов на улицах не было, но Фрэзер и так знал, где искать нужный ему дом. Изъеденная коррозией металлическая дверь неохотно отворилась в ответ на стук и мгновенно захлопнулась за его спиной, как только Фрэзер вошел.
Комнатка была крохотная, едва освещенная тусклым светом коптящей лампы. Несколько сучьев пылало в очаге, почти не давая тепла, но на стенах висели бесценные гобелены незапамятных времен и эпох.
Целитель Тор-Эш, без сомнения, процветал. Несмотря на изношенное платье, он был сытым и довольным; огромное брюхо и отвисшие щеки нечасто встретишь среди худых, изможденных марсиан. Он был колдун, прорицатель и знахарь и, пожалуй, единственный обитатель города, который выказывал хоть какой-то интерес к работе Фрэзера, правда, нельзя сказать, что дружеский.
После традиционного обмена приветствиями Фрэзер сказал, как в омут прыгнул:
— Мне нужна твоя помощь. Я подцепил какую-то болезнь…
Тор-Эш слушал. Глаза его смотрели внимательно и пронзительно, а улыбка, привычно игравшая на губах, словно жила своей собственной жизнью, не задевая лица. Потом исчезло даже ее жалкое подобие.
Когда Фрэзер закончил, Тор-Эш попросил:
— Повтори еще раз, медленней. Я не всегда понимаю твой марсианский.
— Но тебе известно, что это такое? Ты можешь сказать…
— Еще раз! — отчеканил Тор-Эш.
Фрэзер повторил все с самого начала, пытаясь не показать пожирающего его страха. Тор-Эш задавал вопросы. Четкие и конкретные вопросы. Фрэзер отвечал на них. Потом Тор-Эш умолк, и лицо его стало мрачным, тяжелым в пляшущих отблесках пламени.
Фрэзер ждал и чувствовал, как неистово бьется в груди сердце.
Наконец Тор-Эш медленно проговорил:
— Ты не болен. Но если не сделать одной вещи, ты непременно умрешь.
— Но это же просто бессмыслица! — взорвался Фрэзер. — Здоровый человек не теряет сознание ни с того ни с сего. И здоровый человек не умирает — разве что от несчастного случая.
— В некоторым смысле, — очень мягко и вкрадчиво ответил Тор-Эш, — мы невежественные люди. Но не потому, что мы не учились. А потому, что забыли уроки.
— Извини, я не хотел… Слушай, я пришел к тебе за помощью. Дело в том, что я не могу понять, не могу справиться с этим сам.
— Да. — Тор-Эш отодвинулся к окну, черневшему смутным пятном на фоне камня стены. — Ты размышлял когда-нибудь о канале? Не только об этом — о том великом множестве каналов, что опутывают наш Марс, словно гигантская сеть? Ты думал о том, как им удалось сделать это? Выстроить их? Сколько потребовалось машин, какие чудовищные силы ушли на то, чтобы продлить еще хоть немного жизнь умирающего мира? Мы — дети, потомки тех людей, которые спроектировали и выстроили эти каналы, но ничего не осталось нам от тех дальних предков, кроме конечного результата их труда, и теперь мы вынуждены рыться в канале голыми руками, выгребая оттуда песок, который наносит ветер.
— Я знаю, — нетерпеливо сказал Фрэзер. — Я изучал историю Марса. Но какое это…
— Много веков прошло, — продолжал Тор-Эш, как будто не слыша. — Народы и империи, войны и эпидемии и бесчисленные правители… Ученье. Наука. Рос и величие — а потом усталость и разрушение. Океаны ушли, схлынули, обратившись в пыль, горы обрушились, все ресурсы энергии истощены, высосаны до последней капли. Можете ли вы постичь, люди, явившиеся из молодого мира, сколько цивилизаций возникло и погибло на Марсе? — Он повернул лицо к землянину, — Вы явились сюда со своими грохочущими кораблями, своими диковинными машинами и наукой, ниспровергая наших богов, которые, как мы считали, сотворили лишь одну разумную расу во всей Вселенной — нас, марсиан. Вы смотрели на нас с презрением, свысока, как на отсталых и слабоумных, невежественных созданий, и все же вы тоже невежественны. Но не потому, что вы забыли то, что когда-то учили, а потому что еще не дошли до этой страницы учебника жизни.
