Андрей Столяров - Телефон для глухих
Теперь попробуем двинуться дальше.
Годом ранее Килиан, исполненный, как и все тогда, пылкого энтузиазма, занимался созданием элементарной понятийной основы, могущей обеспечить Контакт. В то время уже догадывались, хотя и с некоторыми оговорками, что руканы представляют собой не отдельные персоны, но общность, где растворяется индивид, “метагом”, если пользоваться тогдашними вычурными терминами-ярлыками, и что контакт с одиночным руканом неосуществим даже в принципе. Понемногу догадывались также, что новорожденные особи суть незрелые, собственно психики, тем более ее высших личностных черт, у них нет, работать имеет смысл лишь с дифференцированными, по крайней мере трехмесячными руканами, уже прошедшими специализацию и включенными в хоровод. В этой ситуации требовалось всего ничего – сделать шаг. Килиан совершенно открыто подал заявку. После длительных колебаний Научный Комитет официально ее утвердил. Соблюдая все мыслимые и немыслимые предосторожности, в одну из “лунных декад” были извлечены с периферии хоровода три “зрелых” рукана. Никакого сопротивления они при этом не оказали и прекратили пляску как только эластиковые мягкие сети оторвали их от земли. Реакция самого Оракула на изъятие также была нулевой. Вертолеты с боекомплектами “воздух – земля” напрасно висели над “танцплощадкой”. Руканов доставили на полигон в шестидесяти километрах от Заповедника. Освобожденные, они сначала исполнили “императорский менуэт” – ситуация удивления, по классификации Рабды, – а затем, без какой-либо паузы, перешли к обычному безумству движений. Эдвард Ван Килиан начал работу немедленно. Полигон, как предусматривалось инструкцией, был экранирован металлизированным коллоидом. Один из руканов оказался, к счастью исследователей, “говорящим”. Группе удалось записать две страстные ариозы с промежутком в пятнадцать минут. Это, согласно общему мнению, упрощало задачу. Были использованы, как и прежде, простейшие тесты на разум. Видимых результатов они, как и в прежних экспериментах, не дали. “Танец блох” сменился уже известной “оргией демонов”. Руканы стонали. Трава вокруг них пожелтела, как при сильном морозе. Однако у самого Килиана был план, основанный на давно разрабатываемой им теории “культур-близнецов”. Он считал, что руканы все-таки есть посредники, созданные исключительно для Контакта, предыдущие неудачи с ними возникли из-за использования чрезмерных технических средств, в действительности же информация передается только экстрасенсорно – необходимо включиться в танец специально подготовленному человеку. Судьба Борхварта из первой экспедиции его не пугала. Он напичкался стимуляторами и грезил таинственным “Завещанием Неба”. Тем более, что эксперимент можно было прервать – просто разъединив танцоров. Первый этап, то есть “вживление” реципиента, прошел успешно. Руканы, чуть разойдясь, спокойно приняли в танец нового члена сообщества, никаких агрессивных намерений с их стороны отмечено не было, и бесстрастные камеры, выставленные на полигоне, час за часом фиксировали, как профессор, крупнейший специалист по психологии ксеноконтакта, видный общественный деятель и автор многочисленных книг, принесших ему мировую известность, словно первобытный дикарь, выделывает сложнейшие па какой-то доисторической румбы, явно лишенный слуха, немузыкально вскрикивает, напевает, стонет, ухает, бьет себя кулаками по ляжкам, вертит задом и вообще наслаждается вседозволенностью. Группа искренне завидовала шефу и рассчитывала на уникальный материал. Этому эксперименту придавалось очень большое значение. Данные уже в необработанном виде распечатывались по всем смежным подразделениям; впервые был применен для записи сплошной фит-анализ, то есть, одновременно фиксировались (с выводом на экран) десятки тысяч параметров; еще двое сотрудников ждали, чтобы сменить Килиана или включиться как дополнительные танцоры. Первые симптомы тревоги отметил главный Координирующий центр ЕАКС: начал стремительно возрастать расход операционного резерва компьютеров. Просто какой-то лавиной; удваиваясь в течение каждого часа. Выглядело это так, словно отраслевые системы одна за другой получали вне всякой очереди экстренную задачу и, чтобы исполнить ее, как того требовал опережающий код, сбрасывали или сворачивали все второстепенные направления. Прежде всего – заводы, транспорт, громоздкие торговые операции. Что, как выяснилось при позднейшем анализе, было вполне естественно. В результате эксперимента Оракул лишился одновременно трех базисно-активных составляющих мозга. Функциональный запас у него в тот момент отсутствовал. Инкубатор, точно проснувшись, поспешно затягивался фиолетовым дымом. Забурлили холодные чаны со “звездным студнем”, сладкий, тягучий дождь застучал по шляпкам “грибов” в Чистилище. Однако эмбриогенез каждой особи занимал не менее суток, и, пытаясь, хотя бы частично, восполнить неожиданный дефицит, не имея другого выхода, Оракул обратился непосредственно в сети ЕАКС. Можно представить себе суммарную мощность всех девяноста руканов, составляющих хоровод, если изъятие только трех, не самых, видимо, главных экземпляров с периферии однозначно потребовало компенсации в виде восьми тысяч машин. Зональные блоки по двести-триста компьютеров просто захлебывались в информации. Тонули, как камни, брошенные в трясину, один за другим. Поле “компьютерного молчания” стремительно разрасталось. Отключались уже целые ветви системы – совершенно спонтанно. Гордость двух континентов, ЕАКС, разваливалась на глазах. Электронное сумасшествие грозило перекинуться через океаны, в Европу. Операторы в Центре координации застыли у беспомощных пультов. Свинчивались мучительные секунды. Паника первых часов перерастала в смертельное оцепенение. В странной тишине, быстро и неотвратимо, рушился целый мир… Неизвестно, каким катаклизмом закончилось бы это самонадеянное вторжение человечества в неизвестность, но Оракул, почувствовавший, вероятно, сползание в полный распад, взял на себя контроль за Главной координирующей программой. При этом он вскрыл девять слоев защиты, считавшейся до сего времени неприступной. С этой минуты вся колоссальная, трижды дублированная информструктура ЕАКС как единое целое стала работать исключительно на него. Практически, она перестала существовать для Земли… – Это был непрерывный кошмар, – говорил потом генеральный директор Системы доктор Коррихос. – Словно кто-то невидимый взял нас за шиворот, как котят, и оттащил в сторону. Именно так –осторожно и вместе с тем непреклонно. Неприятное ощущение: будто тебя могут прихлопнуть в любую минуту… – По его категорическому приказу, техники ЕАКС попробовали сузить энергоснабжение – станции уже задыхались, аритмия в распределительном спектре бросалась в глаза – однако Оракул, сориентировавшись, вероятно, быстрее, чем люди, в считанные мгновения развернул на себя весь энергетический диапазон. Горели раскаленные провода, лопались, будто груши, пудовые многоуровневые изоляторы. Громадный поток электричества ринулся в бездонную пропасть. Ухнули потрескавшиеся щиты, разлетелись в пыль не выдержавшие перепада предохранители. Средневековый мрак спустился на континент. Транспортные реки, не регулируемые более твердой рукой, хлынули из берегов. На сотни миль протянулся лом автомашин и железнодорожных составов. Кричали в океане забытые пароходы. Почти тысяча беспомощных самолетов, отчаянно взывая к земле, кружилась над аэродромами. Посадить вручную удалось далеко не все. Распалась система согласования цен; встречные расчеты были парализованы информационным хаосом. Промышленность отказывалась заключать договоры, терминалы на фабриках и в торговых фирмах выбрасывали вместо рыночной стоимости продукции – прогноз погоды на сентябрь прошлого века. Один за другим приостанавливали платежи банки. Большинство национальных правительств запретило свободный обмен валют. Явственно обозначился ступор техногенной цивилизации. Целые регионы, лишенные опеки компьютеров, погрузились в первобытное состояние. Катастрофа могла бы приобрести значительно большие, жизненные и политические, масштабы, но все тот же Грюнфельд, холодный, жесткий, уравновешенный, только что вместо растерявшегося Бертье назначенный председателем Научного Комитета, уже через два часа после получения им неограниченных полномочий лично, в сопровождении израильских спецкоманд появился для всех неожиданно в диспетчерской столичного аэропорта – тихим, но непреклонным голосом задавил панику, разобрался, встряхнул, привел в чувство тех, кого следовало привести, вызвал из города дежурное подразделение обслуживания, выдернул с секретного совещания министра обороны страны и, как результат, к вечеру того же дня поднял в воздух звено грузовых вертолетов. На полигоне в этот момент происходило нечто, напоминающее вальпургиево беснование. Мигали по кругу прожектора: красный… синий… красный… зеленый… Гремела музыка… Едко дымилась не выдержавшая нагрузки аппаратура… Плясали без исключения все – до последнего лаборанта. Профессор Килиан к тому времени уже полностью превратился. Хотя шерсть, проступившая у него на плечах, еще имела явный серебристый оттенок. Сверху это было достаточно хорошо заметно. Дул сильный ветер. Головную машину ощутимо раскачивало. Грюнфельд, мгновенно оценивший картину, колебался, по-видимому, не больше секунды. Слишком многое было положено на чаши весов. – Я приказываю, – железным, скрипучим голосом сказал он. Приговор таким образом был вынесен. Уже не три, а четыре рукана, как рыба, ворочаясь в мешковатых сетях, поплыли в сторону Заповедника. В результате Килиан стал девяносто первым номером “хоровода”. Человек-рукан – это вызвало нездоровое оживление в узких научных кругах.. Было бы, разумеется, любопытно извлечь его оттуда через какое-то время, но Совет Безопасности, а вместе с ним и членов Научного Комитета пробирало ознобом при одной лишь мысли о возможных последствиях.
