Елена Ванслова - Ралли «Конская голова»
Кто-то стал шуметь, чтобы Орлика не допускали к скачкам. Карвейлерс напомнил, что бумаги у жеребенка в полном порядке, он происходит от его собственного жеребца и, как чистокровная лошадь с отличной родословной, не может быть никоим образом снят с участия в соревнованиях.
— Да ведь если эту лошадь допускать к скачкам, кто станет с ней соревноваться?! — крикнул один ипподромный служащий.
Крупвелл восседал за длинным столом, как и большинство владельцев конюшен.
— Джентльмены, — произнес он вкрадчиво. — А почему вы забываете о гандикапере?
В гандикапе каждой лошади назначается вес, который она должна нести. Известно, что хороший гандикапер может добиться, чтобы все лошади пришли голова в голову только за счет того, что более резвым лошадям назначит больший вес.
Но Крупвелл кое о чем позабыл: ведь в гандикапах участвуют только лошади постарше.
Я вскочил.
— Вам известно, что двухлетки обычно не гандикапируются, — сказал я.
— Верно, — ответил Крупвелл. — Двухлетки обычно скачут под заявленным весом. Но это правило растяжимое, его можно подогнать к конкретным условиям. Теперь условия изменились, значит, и вес может меняться.
Карвейлерс сердито нахмурился:
— Рыжий Орлик и так нес сто двадцать восемь фунтов, а остальные — по сто четыре. Чтобы сравнять его с другими лошадьми, вам придется навалить на него такой груз, под которым он может сломаться.
Крупвелл пожал плечами:
— Очень жаль, но ничего не поделаешь. Мы должны думать о процветании скачек. Вы знаете, что скачки живут только тотализатором. А в любой скачке, где будет заявлена эта лошадь, ставить против нее никто не будет.
Карвейлерс встал.
— Джентльмены, — сказал он, и в самом тоне его крылось оскорбление. — Я всю жизнь занимаюсь коневодством и скачками. И всю свою жизнь я твердо верил, что скаковые испытания существуют для того, чтобы улучшать породу, а не для того, чтобы губить лучших лошадей. — Он обернулся к нам с Беном: — Если не возражаете, я хотел бы побеседовать с вами.
Мы с Беном выкупили закладную, которая обеспечила нам вступительный взнос, приобрели себе костюмы поприличнее и отправились в отель, где остановился Карвейлерс.
— Здравствуй, Бен, рад тебя видеть, — сказал он. — Костелло, должен просить у вас прощенья. Наши мнения о кровном коннозаводстве никогда не сходились. Теперь вы доказали, что я ошибался.
— Вы ошибались, — согласился я. — Да только Рыжий Орлик — не доказательство. Таким он появился на свет вовсе не из-за родословной.
— Вы считаете, что он мутант — нечто совершенно неожиданное?
— Абсолютно.
— Как вы думаете, какой вес он может нести, чтобы оставаться на первом месте?
Я обернулся к Бену, и тот ответил:
— Он выиграет под любым весом. В лепешку расшибется, а придет первым.
— Очень, очень жаль, что вы его не сдержали, — сказал Карвейлерс. — Сила господня, пять секунд с рекорда сбросить! И не обольщайтесь — они будут нагружать его до тех пор, пока связки и суставы не сдадут окончательно. И все же вы собираетесь заявлять его на следующие скачки?
— А что же нам еще делать?
— Гм. Да. Ну что же, может быть, вы и правы. Но если они его сломают, у меня будет к вам одно предложение.
Мы поблагодарили и откланялись.
Вместе с Беном я тщательно обдумал план действий.
— Придется тренировать его в компании, — сказал Бен. — Если мне удастся приучить его к тому, что другие лошади висят у него на хвосте, я уж с ним справлюсь.
На остатки нашего первого выигрыша мы купили пару приличных лошадок и наняли у соседей двух мальчиков конюхов. На холмах вокруг нашего тренировочного круга стали возникать люди с биноклями. Мы работали с Орликом полегоньку, так что парни с биноклями ничего особенного не могли увидеть.
Весь ипподромный мир сошел с ума оттого, что Орлик понаделал с мировыми рекордами. Но время шло, типы с биноклями распускали слухи, что дома у него под ногами дорожка не горит, репортеры принялись намекать, что, конечно, результат выдающийся, но вот сумеет ли он повторить его?
Этого-то мы и добивались. Потом записали Орлика на следующую скачку — тысячу семьсот метров.
Это была скачка для двухлеток, с крупными призами. Мы не заявляли Орлика до последней минуты. Но, несмотря на это, новости просочились — на ипподроме было рекордное количество зрителей и почти никаких ставок. Публика не отваживалась ставить против Орлика, хотя он скакал раньше всего на тысячу двести метров и никто не был уверен, что он покажет себя таким же резвым и на этой дистанции. А так как взаимные пари насчитывались единицами, владельцы ипподрома отнеслись к нам очень недружелюбно.
— Делай что хочешь, — сказал я Бену, — но только придержи его на старте!
— Придержу, если сумею.
Теперь Рыжий Орлик уже привык к компании и мог принять старт совершенно спокойно. Когда убрали решетку, Бен подобрал повод, и лучшие двухлетки года успели выиграть у Орлика целый корпус, прежде чем он понял, что его провели. Когда Орлик увидел лошадей впереди, то просто взбесился. Он обошел их далеким полем и догнал еще до того, как они поравнялись с трибунами. На первом повороте он был впереди на пять корпусов. На дальней прямой еще наддал, и толпа на трибунах взревела от восторга. Выйдя на финишную прямую, он пошел во весь мах. Линию финиша Орлик пересек, когда следующая за ним лошадь была еще за поворотом. Ноги у меня подломились, я сел и заплакал. Он срезал десять секунд с мирового рекорда на тысячу семьсот метров.
Но с концом скачки безумие не улеглось. По всему миру заголовки на первых страницах газет вопили: "Новая чудо-лошадь перевернула весь ипподромный мир вверх ногами!" Но это выглядело как-то бледновато по сравнению с действительностью.
— В следующей скачке, — сказал я Бену, — они навалят на него два мешка с овсом и стог сена.
Бен задумчиво глядел вдаль.
— Ты представить себе не можешь, что это такое — когда под тобой вся эта силища, а остальные лошади проносятся мимо тебя назад — фьюить, и нету их. Знаешь что, Кост? Ведь он еще ни разу не выкладывался до конца.
— Порядок, — язвительно заметил я. — Мы выпустим его против "мерседесов" и "ягуаров".
Да, они-таки его нагрузили. Гандикапер назначил сто тридцать семь фунтов. Это был неслыханный вес для двухлетки, но я ожидал худшего.
Дома мы работали с ним потихоньку с нагрузкой в сто тридцать семь фунтов. Он будто бы и не замечал этого веса. В первый же раз, как только Бен дал ему волю, он побил свой собственный рекорд. Я следил за его ногами, но ни разу у него не было ни отека, ни повышенной температуры в области суставов.
