Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Число зверя
— Конечно, не в счет, — согласился Зеб, — Никакой философ не позволит фактам поколебать свои теории, а то его немедленно вышвырнут из философского цеха. Богословы они все, вот кто.
— Я того же мнения. Ну так вот, Хильда, я придумал, как проверить это экспериментально, и оказалось, что измерений действительно шесть. Возможно, и больше — но я не знаю, как до них добраться.
— Так, — сказала я. — Дайте-ка сообразить. Если я правильно поняла то, что было сказано раньше, то любое измерение можно заменить на любое другое.
— Да, поворотом на девяносто градусов.
— Но это же значит, что из шести измерений можно брать сочетания по четыре, правда? Сколько это будет сочетаний?
— Пятнадцать, — сказал Зеб.
— Боже мой! Пятнадцать вселенных? А мы пользуемся всего одной?
— Нет, нет, милая! Столько вселенных будет, если наша Вселенная относится к числу Евклидовых. А она — вернее, они, то есть наши Вселенные — определенно неевклидовы, это известно по крайней мере с 1919 года. Или с 1886-го, если хочешь. Я готов согласиться, что космология — наука несовершенная, но все же по соображениям, которые я не в состоянии сформулировать в нематематических терминах, мне пришлось принять, что мы живем в искривленном пространстве с положительным радиусом кривизны — иначе говоря, в замкнутом пространстве. А в этом случае оказывается, что вселенных, которые можно получить поворотом либо смещением, насчитывается вот сколько, — и мой муж небрежно набросал три шестерки.
— Шестьсот шестьдесят шесть, — недоверчиво сказала я. — Число Зверя.
— Как-как? А-а-а! Откровение Иоанна Богослова… Но я не это имел в виду. Я неразборчиво написал цифры, и ты решила, что это «666». А я подразумевал вот что: 66. Шесть в шестой степени, результат еще раз возвести в шестую степень. Это будет такое число: 1,03144х1028, или, если написать полностью, 10.314.424.798.490.535.546.171.949.056. То есть вселенных нашей группы насчитывается более десяти миллионов секстиллионов.
Что вы на это скажете, а?
Джейк продолжал:
— Эти вселенные — наши ближайшие соседи, они отстоят от нас на один поворот или одно смещение. Но если включить также и сочетания поворота со смещением — представь себе гиперплоскость, которая пересекает супергиперконтинуумы, не проходя через «здесь-сейчас», — то общая сумма становится неисчислимой. Не бесконечной: бесконечность не имеет смысла. Просто не подающейся подсчету. Пересчитать эти вселенные с помощью существующей на сегодняшний день математики невозможно. Добраться до них на континуумоходе можно, а подсчитать нельзя.
— Папа!
— Что, Дити?
— По-моему, Хильда попала в точку. Ты хотя и агностик, но ценишь Библию как историю, поэзию и миф.
— Кто сказал, что я агностик, дочь моя?
— Прошу прощения, сэр. Я еще бог весть когда пришла к такому выводу, поскольку ты не говорил на эти темы. Я была неправа. Не следует делать заключения на основании неполных данных. Но это ключевое число — одна целая три тысячи сто сорок четыре стотысячных на десять в двадцать восьмой степени — может быть, это и есть «Число Зверя».
— Что ты хочешь этим сказать, Дити?
— Я хочу сказать, что Откровение — это не история, не очень хорошая поэзия и не миф. Тогда почему все эти высокоученые люди включили его в Библию, а десятки других текстов не включили? Должна же быть хоть какая-нибудь причина. Что, если в качестве первой гипотезы мы воспользуемся бритвой Оккама[14] и усмотрим в нем именно то, чем оно само себя называет? То есть пророчество.
— Гм. Полка под лестницей, рядом с Шекспиром. Библию короля Якова, остальные три перевода не надо.
Дити исчезла и в мгновение ока вернулась с потрепанной черной книжкой в руках. Я была несказанно удивлена. Я-то читаю Библию, у меня на то свои причины, но я никак не ожидала этого от Джейкоба. Воистину, мы всегда вступаем в брак с незнакомыми людьми.
— Вот, — сказала Дити. — Глава тринадцатая, стих восемнадцатый: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти Число Зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».
— Это невозможно прочесть как показатели степени, Дити.
— Но это же перевод, папа. Оригинал-то на греческим. Не помню, когда были придуманы показатели степени, но само возведение в степень греческие математики того времени, конечно же, знали. Что, если в оригинале было: «Дзета, Дзета, ДЗЕТА![15]» — а переводчики, не зная математики, неправильно поняли это как «шестьсот шестьдесят шесть»?
— Ну уж… Фантазируешь, дочь.
— Кто учил меня, что мир не только удивительнее, чем мы предполагаем, но и удивительнее, чем мы можем предположить? Кто уже свозил меня в целых две других вселенных и благополучно доставил обратно?
— Постой-ка! — вмешался Зеб. — Так вы с папой уже испытывали эту вашу машину пространства-времени?
— Разве папа тебе не говорил? Мы совершили одно минимальное смещение. Сначала нам показалось, что ничего не получилось и мы никуда не переместились. Но потом я раскрыла телефонную книгу. Там не оказалось буквы J. И в «Британской энциклопедии» тоже не было J. И ни в одном словаре не было. Тогда мы влезли обратно, папа поставил верньеры на ноль, мы вылезли, и алфавит был такой, как надо, и только тут я перестала дрожать. А когда мы совершали вращение, то было совсем жутко, мы чуть не погибли. Очутились в космосе, звезды сияют, но тут началась утечка воздуха, папа едва успел установить ноль, и мы потеряли сознание… а пришли в себя уже тут, в Гнездышке.
— Джейк, — серьезно сказал Зеб, — следует предусмотреть системы безопасности. И механизм автоматического возвращения домой при утере контроля. — Он наморщил лоб. — По-моему, оба числа заслуживают внимания: и шестьсот шестьдесят шесть, и то длинное. У Дити интуиция, я в нее верю. Дити, где стих с описанием «зверя»? Он должен быть где-то в середине главы.
— Вот: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон».
— Гм… Не знаю, как говорят драконы. Но если что-нибудь выйдет из земди, и у него будет два рога… и если я увижу или услышу любое из этих чисел — я буду считать, что этот гость носит черную шляпу, и постараюсь разделаться с ним прежде, чем он разделается с нами. Дити, я человек миролюбивый… но два почти удавшихся покушения — это чересчур. В следующий раз я стреляю первым.
Лучше бы уж Зебби не упоминал о Черных Шляпах. Трудно представить себе, чтобы кто-нибудь хотел убить такого славного, доброго и безобидного человека, как мой милый Джейкоб. Но кто-то хотел — и мы это знали.
