Джон Уиндем - Отклонение от нормы
Пока мы все по очереди подходили смотреть на Петру, кто-то стал звонить на конюшне в колокол – таков был обычай. Все на ферме прекратили работу и собрались в кухне для молитвы и вознесений хвалы Господу.
Два или три дня спустя после выдачи Петре Метрики мне довелось кое-что узнать из истории своей собственной семьи – нечто такое, о чем я бы предпочел не знать вовсе.
Я тихонько сидел в соседней с родительской спальней комнатушке. Сидел я там не случайно – эта маленькая комнатка, которую я облюбовал для себя, в такие часы была последним местом, где меня стали бы искать после полудня, чтобы запрячь в работу. Просидев там немногим более получаса, я обычно дожидался, пока двор опустеет, и потом спокойно шел заниматься своими делами. Обычно сидеть здесь было очень удобно и безопасно, но сейчас нужно было соблюдать осторожность, потому что плетеная перегородка, отделявшая эту комнату от родительской, порядком обветшала и прохудилась. Мне приходилось сидеть, почти не двигаясь, а то мать услышала бы, что в комнате кто-то есть.
В этот день я просидел здесь, как мне показалось, вполне достаточно и уже подумывал о том, чтобы потихоньку исчезнуть, как вдруг увидел подъезжающую к дому двуколку. Когда она проехала мимо моего окна, я узнал тетю Харриет, державшую в руках вожжи. Я видел ее всего несколько раз в жизни (она жила милях в пятнадцати от Вакнука, где-то возле самого Кентака), но все же она мне почему-то очень нравилась. Она была года на три моложе моей матери, и хотя внешне они были очень похожи, просто как две капли воды, тетины черты лица были гораздо мягче. Несмотря на всю внешнюю схожесть, стоя рядом, они не производили впечатления родных сестер – когда я смотрел на тетю Харриет, мне казалось, что я вижу мать такой, какой она могла бы быть, и главное, такой, какой я хотел бы, чтобы она была. С тетей было гораздо легче разговаривать, в отличие от матери она никогда не слушала тебя так, словно ищет, к чему бы придраться.
Я стоял босиком у окна и видел, как тетя привязала лошадь к изгороди, вытащила из повозки какой-то белый сверток и вошла в дом. В доме ее никто не встретил, и через несколько секунд ее шаги послышались возле спальни. Щелкнула задвижка в спальне, и раздался удивленный и не очень приветливый голос матери.
– Харриет?! Ты? Так скоро? Уж не взяла ли ты с собой и ребенка? Подумать только, заставить такую крошку проделать весь путь от дома до нас!…
– Я знаю, это было не очень разумно, – запинаясь, произнесла тетя Харриет, – но… Что мне оставалось делать? Я должна была, Эмили, слышишь, должна!… Твоя девчушка появилась на свет немножко раньше моей и… О, вот она! Она… Она просто чудо, Эмили!…
Некоторое время из спальни не доносилось ни звука. Потом Харриет сказала:
– Ты знаешь, моя кроха тоже очень симпатичная. Взгляни, Эмили! Разве нет?!
Вслед за этим наступила секундная тишина, а потом раздались обычные женские сюсюканья, которые уже успели мне за эти дни порядком надоесть. По-моему, оба младенца не могли так уж сильно отличаться друг от друга, во всяком случае настолько, чтобы об этом стоило так долго верещать. Наконец мать сказала:
– Я очень рада, Харриет, дорогая. Генри, вероятно, счастлив?
– Ну да, конечно, – ответила Харриет, но по ее голосу даже я понял, что она чем-то очень встревожена. – Она родилась неделю назад, – торопливо продолжала тетя, – и я… Я не знала, что мне делать, пока не узнала, что у тебя преждевременные… И тоже девочка… Я подумала…
Она помолчала, а потом стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно естественнее, словно между прочим, спросила:
– Вы уже получили Метрику для вашей крошки?
– Разумеется! – ответ матери прозвучал, как удар хлыста. Я невольно представил себе выражение ее лица, с которым она произнесла эти слова. Когда она заговорила вновь, голос ее звучал еще резче.
– Харриет! Ты хочешь сказать, что ты еще не получила Метрику?!
В ответ не раздалось ни слова, но мне послышался звук сдавленного рыдания. Холодно и жестко мать произнесла:
– Харриет, дай-ка мне взглянуть на твоего ребенка как следует!
Несколько секунд я ничего не слышал, кроме всхлипываний тетки. Потом она тихо и неуверенно сказала:
– Ведь это такая малость, Эмили… Я думаю, тут нет ничего страшного…
– Ничего страшного?! – рявкнула мать так, что я вздрогнул. – И ты… Ты посмела притащить своего монстра в мой дом, да еще набраться наглости сказать: «Ничего страшного»!
– Мо… монстра? Ты сказала, мо… – в голосе Харриет звучала такая острая боль, словно ее жгли каленым железом.
– Немудрено, что ты не посмела звать инспектора, – холодно произнесла мать. Выждав несколько секунд, пока тетка не успокоилась, она продолжала – Мне хотелось бы знать, Харриет, зачем ты принесла… это сюда? Зачем ты пришла с… этим? А, Харриет?
Прежде чем ответить, тетя несколько раз всхлипнула, а когда начала говорить, голос ее звучал тускло и безжизненно.
– Когда она… Когда я увидела ее в первый раз, я хотела убить себя. Я знала, что ее никогда не признают настоящей, хотя отклонение это почти незаметно. Но я не сделала этого, потому что подумала, что сумею как-нибудь спасти ее. Я… Пойми, я люблю ее, она… Она чудесная девчушка, совсем здоровенькая, кроме… кроме этого. Ну, взгляни сама… Взгляни, разве я не права?
Мать молчала, и тетя, вздохнув, продолжала тем же безжизненным голосом:
– Я не знала, просто понятия не имела, как это сделать. Я просто… Просто надеялась. Я знала, что могу продержать ее немного у себя, пока ее не отберут… Ведь по закону дают месяц. Целый месяц… Всего месяц, а потом необходима регистрация и… я решила воспользоваться этим сроком. Держать до последнего…
– А Генри? – перебила ее мать. – Что Генри говорит?
– Он… сказал, что мы должны заявить немедленно. Но я не позволила ему… Я не могла! Эмили, я не могла! Ведь это уже третий раз! Я держала ее на руках и молилась, молилась и… надеялась. А потом, когда я узнала, что у тебя преждевременные… и тоже девочка, я подумала…
– Что ты подумала? – холодно и удивленно спросила мать. – Какое это может иметь отношение ко мне? Хоть убей, не понимаю, к чему ты клонишь?
– Я подумала, – еле слышно произнесла тетя, – если бы я могла оставить свою крошку у тебя, а с собой взять твою…
Судя по воплю, который издала мать, она не сумела даже найти слов, которые бы выразили ее омерзение и ужас.
– Да ведь это же только на день-два, не больше!… – торопливо взмолилась тетя Харриет. – Только пока я получу Метрику! Ты… ты же моя сестра, Эмили, моя родная сестра! И только ты можешь мне помочь теперь! Помочь сохранить мою дочь! – Она расплакалась.