Джин Дюпро - Город Эмбер: Побег
— Но я собрал вас сегодня, — продолжал мэр, — чтобы заверить: шо бу шошо! Мы прилагаем ше шомошшн шиши!
— Что? Тише! Что он говорит?
— Говорит, все будет хорошо. Прилагают все возможные усилия.
— Громче! — закричали сзади.
Мэр откашлялся и приблизил мегафон ко рту.
— Мышелны падащь панк! — сказал он. — Панк шушш хушесво!
— Что он сказал? Мы не должны впадать в панику? — переспрашивали в толпе. — Он говорит «паника хуже всего»!
— Вас плохо слышно! — снова крикнули из задних рядов.
Лина чувствовала, как позади нее нарастает рокот. Ее сильно толкнули в спину. Толпа напирала. Стражи на ступенях ратуши переглянулись и придвинулись ближе к мэру. Он снова поднес мегафон к губам.
— Решение проблемы, — послышалось сквозь треск и шипение, — уже найдено.
— Какое решение? — крикнула женщина, стоящая рядом с Линой.
Несколько голосов в толпе громко повторили тот же вопрос: «Какое решение? Расскажите нам, что за решение?» Голоса сливались в хор, и этот хор с каждой минутой звучал все более грозно.
На Лину напирали со всех сторон. Люди кругом размахивали руками и задевали ее, она была стиснута так, что с трудом могла пошевелиться. Ее сердце сильно билось. «Пора выбираться отсюда», — подумала она.
Лина начала протискиваться сквозь толпу, лавируя между телами, прочь, прочь от ступеней, к которым ее прижимали. Шум вокруг стал оглушительным. Голос мэра окончательно превратился в бессвязные восклицания, а люди в толпе либо сердито кричали, либо визжали от страха, что их сейчас раздавят. Кто–то больно наступил Лине на ногу, с нее сорвали шарф, ее чуть не затоптали. Она каким–то чудом выбралась из толпы и побежала в сторону школы. Оглянувшись, Лина увидела, как охранники, прикрывая собой мэра, пятятся с ним назад, к дверям ратуши. Люди на площади закричали еще громче и начали швырять в стражей камни, комки бумаги и даже собственные шапки.
На другой стороне площади через толпу пробирались Дун и его отец.
— Давай быстрей, — сказал отец. — Не хоте лось бы, чтобы нас затянуло в самую середину.
Они пересекли Броуд–стрит и пошли домой окольным путем, через маленькие переулки, пересекавшиеся под прямым углом позади школы.
— Папа, — сказал Дун, — по–моему, наш мэр — полный идиот. Как ты думаешь?
Отец помолчал, а потом мягко ответил:
— Он в очень трудном положении, сынок. А как бы ты вел себя на его месте?
— Во всяком случае, я не стал бы врать, — решительно ответил Дун. — Если у него и правда есть решение, он должен был бы рассказать нам. Незачем притворяться, что есть решение, если его нет.
— Да, прекратить врать — это было бы неплохо для начала, — согласился отец.
— Меня просто бесит, как он разговаривает с нами, — сказал Дун.
Отец улыбнулся и потрепал Дуна по плечу.
— В последнее время тебя что–то все бесит, не так ли?
— У меня есть для этого основания, — упрямо сказал Дун.
— Возможно. Но понимаешь, проблема в том, что гнев очень быстро захватывает человека. И человек себе больше не хозяин. Он делает то, что велит ему гнев.
Дун тихо вздохнул. Он знал, что собирается сказать отец, и ему совершенно не хотелось этого слышать.
— А когда человек во власти гнева, случаются…
— Знаю, — перебил Дун, — непредвиденные последствия.
— Именно. Например, кое–кто начинает швырять каблуками в собственного отца.
— Но я же не хотел!
— Конечно. Именно это я и имею в виду. Они шли по Пибб–стрит. Дун держал руки в карманах и смотрел себе под ноги. У отца, говорил он себе, вообще нет эмоций. Он бесчувственный, как стакан воды. Он просто не может понять.
Лина бежала домой. Усилием воли она заставила себя выкинуть слова мэра из головы. Но пока она бежала вдоль Оттервилл–стрит, она не могла не слышать разговоров людей, вернувшихся с площади и снова открывавших свои лавки.
— Ждет, что мы ему поверим! Как же! — гневно говорил кто–то.
— Просто хочет, чтобы мы сидели тихо, — соглашался собеседник.
— Идем прямо к катастрофе, — подытожил третий.
И во всех этих голосах звучали гнев и страх.
Лина не хотела думать об этом. Ее ноги топали по булыжнику мостовой, волосы развевались на бегу. Она скоро будет дома, ее ждут Поппи и бабушка, она сварит картофельный суп, и они поужинают вместе, а потом она возьмет свои новые карандаши и будет рисовать.
Перескакивая через две ступеньки, она взлетела на второй этаж и ворвалась в квартиру. На полу что–то лежало, и она споткнулась и упала, больно ударившись коленями и локтями. Что еще такое? Дверьвчулан была распахнута, и перед ней громоздилась огромная куча одежды и обуви, мешков и коробок. В чулане кто–то возился и падали какие–то тяжелые предметы.
— Бабушка!
Еще один глухой удар. Бабушка выглянула из чулана. На ее лице было написано огромное удовольствие.
— Мне следовало давным–давно порыться здесь. Разумеется, именно здесь это и должно было быть. Тебе стоит на это взглянуть!
Лина безнадежно вздохнула и обвела взглядом хаос, который устроила бабушка. Чулан был битком набит вековым хламом, упакованным в картонные коробки, старые наволочки и мешки, уложенные один на другой так тесно, что, если тронуть одну вещь, все остальное тут же рушилось — груды старой одежды, побитой молью и изъеденной плесенью. Теперь все это загромождало комнату.
В свое время Лина не раз пыталась разобрать чулан, но так и не смогла добиться в этом успеха. В лучшем случае удавалось найти старый платок, который распадался на части прямо в руках, или пыльную коробку, набитую ржавыми мебельными гвоздями. В конце концов Лина махнула на это рукой, кое–как запихала рухлядь обратно и больше не открывала дверь чулана.
Но бабушка подошла к делу более решительно. Что–то бормоча и тяжело дыша, она тянула и раскачивала слежавшийся хлам, а когда удавалось оторвать от этой плотной массы какой–нибудь предмет, она просто выбрасывала его наружу. И явно получала от этого большое удовлетворение. Пока Лина в отчаянии озиралась, из чулана вылетел еще один мешок с тряпьем, а вслед за ним шмякнулся об пол старый коричневый башмак без шнурков.
— Бабушка, а где малышка? — спросила Лина с тревогой.
— О, она где–то здесь! — бодро крикнула бабушка из чулана. — Она так хорошо мне помогает!
Лина огляделась и увидела Поппи. Девочка сидела за диваном, в эпицентре хаоса. Перед ней стоял какой–то ящик, сделанный из темного блестящего материала. У ящика была откинута крышка.
— Поппи, — сказала Лина, — что это у тебя? Дай–ка посмотреть.
Она нагнулась. На крышке крепился какой–то механизм. «Наверное, это замок», — подумала Лина. Ящик был очень дорогой на вид, но почему–то весь исцарапан: его гладкая твердая поверхность была в зазубринах и вмятинах. Судя по всему, он предназначался для хранения каких–то ценностей, но в нем ничего не было. Лина закрыла крышку, потом снова открыла ее. Ящик был абсолютно пуст.
