Виктор Меньшов - Перстень Люцифера
- Кто посмел?! Кто позволил?! Кто позволил вместо российского самодержца австрийского императора повесить?!
Привели ему виновного. А Патриот ему чуть ли не врыло кулачищем. Почему-то у всех Патриотов кулачищи здоровенные. Не замечали?
- Сгною! - орет Патриот. - В Сибирь! В кандалы!...
А провинившийся просит:
- Дозвольте с глазу на глаз иметь беседу. Про неслыханную крамолу сообщить имею.
Удалил всех Патриот, а крамольник ему и заявляет:
- Вы бы, господин хороший, сматывались поскорее отсюда, а если мне в жаловании прибавки не будет, и повышения по службе, то я доложу, что кричали Вы, господин Патриот, при свидетелях, что вместо австрийского императора надо нашего самодержца повесить...
Патриота как ветром сдуло. Про портрет, конечно, забыли, так и остался он висеть. Через три дня крамольнику повышение по службе вышло и денежная прибавка.
А получить все это должен был Полупопкин, усы-то он отращивал.
И так он от несправедливости огорчился, что даже запил люто. Да еще и заболел от нервов болезнью какой-то, от которой у него все как есть волосы тело его покинули. Бесповоротно и повсеместно.
И стал от пьянства и от нервов вытворять странности всяческие.Возненавидел, например, полтрет этот злополучный. Политикой стал интересоваться, партию даже организовал, в которую и был принят собственноручно в единственном числе. Целью этой партии было уничтожение всех, кто имел большие усы. И в первую очередь несчастного императора Франца.
И стал Полупопкин называть себя Гаврила Принципиальный. И уехал в Сараево где и соорудил из бедняги Франца Иосифа дуршлаг, как говорил Швейк.
И так вот началась война. А газеты написали, что это серб убил. А на самом деле - простой русский чиновник.
Все.
Далее шли разрозненные заметки:
...и еще один Император жил. Ага. И все. Трагедия!
...Запись воспоминаний о Вожде старого большевика Н.А.Храпова. "Однажды видел я, как Ленин писает... И какая же это была чистая, мощная и светлая струя, товарищи!"
...тема для диссертации: " Влияние междометий на междоусобицы".
Здесь Рыжей Женьке пришлось оторваться от бумаг, в историю вмешалась жизнь, а за дверям поднялась возня. Все взлетели, повскакали, все наполнилось топотом и шумом крыльев.
Женька бесстрашно открыла двери, не спрашивая, кто там. В комнату влетели испуганные Летучие Мыши, а следом за ними орел Яков, сжимавший в когтях нечто шерстисто крылатое, издающее пронзительные вопли.
- Яков? - прикрикнула Женька. - 0тпусти! Это существо не только весь подвал переполошит, но и весь город на ноги поставит.
- Правильно черт сказал: "Шерсти мало, а визгу много", - проворчал Яков, выпуская из когтей добычу.
- Когда это черт говорил и по какому поводу? - живо поинтересовался Самовольный Домовой.
- Это он сказал, ощипывая кошку, - буркнул сердито Яков, недовольный тем, что у него отняли добычу.
А добыча ползала по полу на брюхе, заметая пыль обвисшими крыльями. Это был толстенный рыжий Кот, только с крыльями. И был этот самый Кот перепуган насмерть.
- Не надо вот этого самого вот, пожалуйста... - хныкал котяра басом. - Я такой маааленький...
- За Мышами Летучими гоняться ты большой, а как ответ держать маленький, - фыркнул Яков.
- Да не люблю я Летучих Мышей этих. Мне бы тех, которые с хвостиками. А у этих только и есть, что уши есть. Да еще крылья жесткие. Тьфу на них совсем!
- Вот и ловил бы в подвале с хвостиками. Их там много, - не отступался от него непримиримый ворон.
- Я и ловил, - зашмыгал Кот носом. - Только потом они меня сами поймали. Их там множество. И сказали, что если не буду им помогать, отгрызут мне крылья. А я страсть как ходить не люблю. Толстоват я.
Потупившись закончил Кот.
- Ладно. Не вопи. Никто тебя ощипывать не будет, - сказала Женька. Только тебе прядется побыть с нами. Понял?
- Как не понять! - радостно заорал Котяра. - Я даже помочь могу. Я же полезный. Я три дня в подвале мыкался, все могу рассказать что и как.
Он принялся рассказывать, а Летучие Мыши уточняли, слушавшим их Ворону и другим.
Женька перебирала листочки в папке Реставратора Летописей.
Взгляд ее остановился на заглавии:
" ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИУДЫ".
Женька приподняла бровь и стала читать, по детски шевеля губами, как бы повторяя про себя прочитанные слова.
После Всего говорили, что Иуда из Кериота был ниже самого низкого.
Подлее самого подлого.
Что жаден был от рождения и еще до встречи с Христом.
И кому было дело до того, что Иуда из Кериота был - человек.
Не больше и не меньше этого.
А вся вина его, оказалось, в том состояла, что был он когда-то мытарем.
А кому дело до того, что не было другой работы для бедного Иуды? Слаб он здоровьем был. Голова у него постоянно кружилась.
Говорили же все что Иуда лодырь.
Отчаялся Иуда прокормить себя и свою старуху мать. И пошел он к дороге.
И сел он у края этой дороги. И стал он просить подаяние.
Никто не подал Иуде не только монеты, корочки хлебной.
Плевки и комья грязи летели в Иуду и его протянутую ладонь.
Только в сумерках бросил кто-то несколько монет в заплеванную ладонь Иуды. Кто-то сердобольный, кого лица было не видать.
И заплакал Иуда.
А из темноты выползали, крадучись подбираясь к нему, нищие.
И набросились они на Иуду. И били они его смертным боем.
Сами незрячие, старались они лишить его зрения. Грязными пальцами
лезли в рот ему стараясь порвать.
Били его костылями и обрубками рук и ног. И отобрали они то малое,
что дали Иуде.
И зарыдал он, и в голос завопил он, и завыл он по-звериному.
И рвал он себе грудь. И катался по земле. И грыз эту сухую, потрескавшуюся землю.
И молил Иуда в тот вечер Господа:
- Господи! Господи! Возьми мое сердце! Отдай его бездомным собакам!
Зачем сердце живущему среди тех, кто сердец вовсе не имеет?
Господи! Не о большом взываю, прошу о малости.
И всего-то: сделай меня счастливым! Убей меня!
Ничего не сказал Господь Иуде. Не отверг и не утешил.
Не услышал Господь Иуду. Разве услышишь всякого малого?
И вручил Иуда себя злобе своей. И пошел он к наместнику Рима в Иудее прокуратору Понтию Пилату.
И понес он ему свои слова. И три дня искал возможность сказать эти
слова.
И отчаявшись, бросился под копыта лошадей свиты Понтия. И чудо случилось - стали кони. Не растоптали Иуду.
Хотела стража наказать безумца, но вышел из носилок сам Понтий и так он сказал:
- Пусть этот человек скажет свои слова. Я хочу знать, что это
за слова, ради которых кладут свою жизнь под копыта лошадей.
И сказал Пилат Иуде:
- Говори свои слова. Но если они только звуки - пеняй на себя.
