разные - Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 1974 - 1975
Вернувшись домой, он обнаружил у себя на столе конверт. В нем находились настолько любопытные сведения о невесте, что скандал становился неизбежным.
Чезарини не был излишне щепетилен в вопросах морали и согласился замять скандал за приличную сумму. И вновь красная стрелка передвинулась по циферблату.
Бывали и другие подобные случаи, о которых он мне рассказывал, был ряд и таких, о которых он умалчивал. Все они характеризовались тем, что в них не было ничего сверхъестественного или даже просто странного.
Шли годы. Мой друг всерьез занялся политикой, неоднократно влезал в разные рискованные авантюры и всегда выходил сухим из воды. И казалось, невероятное везение не только не радует его, но, напротив, беспокоит. У меня сложилось впечатление, что он жутко боится, что лимит его отсроченного времени истекает и близится срок расплаты.
Наконец грянул гром.
Чезарини не оставил науки, и его книги всегда были сенсационны: он имел доступ к источникам всей необходимой информации. На сенсации-то он и погорел: в одной статье он невольно разгласил сведения о платежеспособности нашего государства. Началось следствие, выяснилось, что Чезарини получил взятку от фирмы «Люпусэст» и что ему грозят несколько лет тюремного заключения. Когда я зашел к нему за несколько дней до суда, он показал мне часы, на которых подвижная красная стрелка совместилась с неподвижной черной, и сказал:
— По-моему, тот тип говорил правду — эта штуковина больше не действует. Но я боюсь не тюрьмы, а того, что эта неудача лишь первая в цепи тех несчастий и бед, которые я откладывал в течение почти двадцати лет. И я боюсь, что теперь они все сразу обрушатся на меня.
Я принялся разубеждать его, доказывая, что он никогда не мог быть уверен в том, что его удачи — следствие действия механизма, а не собственной его необыкновенно» везучести. И потом, если даже допустить, что неблагоприятные события действительно откладывались, то за время, прошедшее с момента отсрочки, они могли, как говорил пришелец, превратиться и в более благоприятные…
— Так же как и в менее благоприятные, — угрюмо перебил Чезарини.
В принципе он был прав, и я не стал ему возражать. Покинул его я с неспокойной душой.
Беспокойство мое не было беспочвенным — На следующий день я узнал, что Чезарини застрелился.
Буркнич замолчал и достал новую сигарету.
— Если вы нас не дурачите, Стефано, остается предположить, что ваш друг был редким счастливчиком, а всю эту историю с часами вы выдумали шутки ради, — сказал Мериди.
Вместо ответа Буркнич вынул из кармана какой-то предмет.
— Я получил это по почте через три дня после его смерти.
Часы пошли по рукам и в конце концов вернулись к владельцу.
— Вы пробовали… пользоваться ими? — осторожно осведомился Мериди.
— Да. Результаты те же, что и у Чезарини.
— А как вы думаете, Стефано, что будет, если какое-то время использовать эту штуку, а потом передать другому лицу?
— А что должно измениться? Время течет независимо от того, есть у вас часы или нет.
— А вы не могли бы продемонстрировать нам их действие? Если это возможно, — спросил Боско.
Буркнич подумал и нажал на часах красную кнопку.
— Мне осточертела эта жара, — произнес он.
Стало так тихо, что все услыхали шелест вентилятора. Прошла минута — и вдруг оконные стекла звякнули от далекого удара грома.
Собеседники повернулись к окну. В той стороне, где за домами скрывалось море, медленно разрасталась лиловая туча.
— Вот и конец жары, — сказал Боско. — Жаль только, что никто из нас не посмотрел в окно пять минут назад. В данном случае жара кончилась для всех. А как могло бы это осуществиться для вас одного?
— Откуда я знаю? Может, меня пригласили бы поехать в Гренландию или умер бы дядюшка на Аляске, и мне пришлось бы лететь туда, чтобы вступить во владение наследством.
— Вы собираетесь пользоваться этими часами? — спросил Мериди.
— Нет, Джино, но, может, вы захотите попробовать?
— Нет уж, спасибо! — воскликнул Мериди.
— Ну что ж, тогда я пошел. Я сегодня пешком и хотел бы добраться домой до начала дождя. До свидания!
Буркнич спрятал часы, нахлобучил свою панаму с обвислыми полями и вышел.
Когда дверь за ним закрылась, Боско задумчиво произнес:
— А ведь он так и не сказал, зачем приходил.
Артур Кларк
КАССЕТА БЕССМЕРТИЯ
Проверка — раз, два, три, четыре, пять…
Говорит Эванс. Буду записывать себя на магнитную пленку, пока хватит времени. Кассета рассчитана на два часа, но я сомневаюсь, что сумею использовать ее всю…
Эта фотография преследовала меня всю мою жизнь; сейчас, хотя и слишком поздно, я понял почему. Много лет я не видел ее, однако стоит мне закрыть глаза, как вмиг передо мной открывается столь же враждебный и столько же прекрасный ландшафт, как этот. Пять человек среди снегов Антарктиды стоят перед фотоаппаратом. Пятьдесят миллионов миль ближе к солнцу. Семьдесят два года назад. Даже громоздкой меховой одежде не скрыть их поражения. Смерть уже тронула их лица.
Нас было пятеро, и мы тоже сделали групповой снимок. Все же остальное было по-другому. Мы улыбались, веселые и уверенные. Наша фотография появилась на экранах Земли через десять минут. А тогда прошли месяцы, прежде чем обнаружили их фотоаппарат и доставили людям.
К тому же мы умираем в таком комфорте, какого Роберт Скотт и представить себе не мог стоя в 1912 году на Южном полюсе.
Прошло два часа. Точное время начну давать по мере необходимости. Все события, происшедшие с нами, зафиксированы в вахтенном журнале. Теперь о них знает весь мир. Пожалуй. я повторяю их, чтобы успокоиться и подготовить себя к неизбежному.
Самое большее через сутки кончится запас кислорода. И у меня останется на выбор три классических варианта. Можно дать накопиться углекислому газу, и я просто потеряю сознание. Можно разгерметизировать скафандр, и Марс сам сделает свое дело минуты за две. А можно проглотить одну таблетку из медицинского пакета.
Накопление углекислого газа… Говорят, это совсем легко — ты словно засыпаешь. К несчастью, это ассоциируется у меня с кошмаром номер один: я читал, как умирали моряки на подлодках во второй мировой войне.
Прибегнуть к самому быстрому способу? В вакууме сознание теряешь уже через десять секунд. Я знаю, это не больно. Но мысль о том, что придется дышать чем-то несуществующим, ввергает меня во второй кошмар: я так никогда и не забыл, как чуть не погиб однажды в Карибском море, еще мальчишкой, ныряя к лежащему на двадцатиметровой глубине затонувшему кораблю. Поэтому я знаю, что буду чувствовать, когда начну дышать морозной дымкой почти полного вакуума, тем, что на Марсе зовется атмосферой. Нет уж, спасибо.
