Сергей Волков - Чингисхан 3. Солдат неудачи
— А чего жалеть-то?
— Артем, — вздыхает мама. — Ты совсем взрослый уже, должен понимать такие вещи. Не нашла время ребенка родить, не сумела след на земле оставить. Для женщины это важно.
— А для мужчины?
— Для мужчины еще важнее, но по-другому.
— Что значит «по-другому»?
— То и значит. Вот отец твой…
Мама неожиданно замолкает, встает, начинает собирать со стола чашки, блюдца. Наверное, если бы я на самом деле четырнадцать лет провел в плену и на чужбине, я бы забыл многие особенности ее поведения и привычки. Но на самом деле в пересчете на чистое время отсутствовал я всего несколько месяцев и ничего не забыл.
Когда мать вот так обрывает себя и начинает греметь посудой, это значит, что она сердита, еще не все сказала и обязательно продолжит обсуждать неприятную тему «до победного конца».
— И что отец? — подбрасываю пару поленьев в костер ее праведной злости.
— Приезжа-а-ал… — негодует мама. — При всем параде, с семейством. Лет пять прошло, как на тебя бумага пришла. Я и не ждала. Думаю, бабушка ему написала. Она с годами помягче к нему стала, сын все же. Ну, в общем, явился, не запылился. Слава богу, додумался жену свою в гостинице оставить. Открываю дверь — стоит красавец, с цветами, с подарками. Я всегда думала, что если увижу — убью на месте! А тут вроде как застыла, понимаешь, Артем? Ледяная вся сделалась.
— Пустила?
— Ага. Даже чай попили, представляешь? О тебе разговаривали… А потом он… — мать задохнулась от гнева, — он про фигурку стал спрашивать.
Я обмираю, чайная ложечка выпадает из пальцев и звякает о край чашки. Мама этого, к счастью, не замечает.
— Мол, тебе дядя Коля ценную антикварную вещицу в наследство оставил.
— Он-то откуда узнал? — спрашиваю я, с трудом ворочая языком от волнения.
— Сказал, что человек к нему приходил какой-то. Коллекционер. Дескать, знакомец Николая Севостьяновича. Якобы лошадка эта больших денег стоит. Давай, говорит, Валя, продадим фигурку. Будут тебе деньги на старость! Ну не подлец ли, а?!
Мама сгребает посуду и уносит на кухню.
Я сижу ни жив, ни мертв. В голове полный сумбур. Выходит, Нефедов был прав, когда говорил о неких людях, охотящихся за моим предметом. И смерть Генки Ямина от отравленной глюкозы в полевом медпункте — не случайность. За мной следили. Охотились. А может, люди Надир-шаха, что преследовали нас в горах Гиндукуша, имели совсем другую цель? Им нужен был вовсе не Нефедов, а я, точнее — конь? Да и был ли Надир-шах?
— Выгнала я его, — перекрикивая шум воды в мойке, сообщает мать. — Сказала: «Даже если бы и осталась фигурка, все одно не продала бы, потому как память это по Артемушке!».
Память… Я просовываю руку под рубашку и прикасаюсь к коню. Зашвырнуть бы мне еще тогда, летом семьдесят девятого, эту память в воду! Подальше да поглубже. Сколько бед удалось бы избежать.
Мама входит в комнату, вытирая мокрые руки полотенцем.
— А ты, небось, и забыл про талисман свой? Или сохранил?
— Не, потерял, — отдернув руку, качаю головой. — И забыл, да. Ерунда это все.
— Может, и ерунда. А может, и действительно ценность. Ладно, Артемка, что мы все о грустном. Ты надолго?
Она все же нашла силы задать этот вопрос. Эх, мама, мама…
— Завтра утром уезжаю, иначе никак нельзя, — и, заметив, как на ее лицо набежала тень, поспешно добавляю: — Ненадолго!
Она боком присаживается на стул, медлит — и все же задает второй вопрос, который волнует ее больше всего:
— А потом?
— Посмотрим, ма. Может, женюсь!
— Женишься? — от неожиданности мама роняет полотенце. — А кто ж невеста?
— Хорошая девушка. Дочка князя, — я улыбаюсь. — Зовут Телли.
— Ну да, — недоверчиво произносит она. — Сейчас много князей да графьев появилось. Каждый Пупкин у себя дворянские корни находит.
— Она — не сейчас. Она на самом деле княжна.
— А как фамилия?
Я развожу руками:
— А фамилию, мам, я и не спросил…
Мы хохочем.
— Да ну тебя, — машет рукой мать. — Я уж было поверила. Ну, а если серьезно — что вообще делать собираешься?
— Документы надо восстанавливать, — отвечаю серьезно, как будто все по-настоящему. — Работу найти.
— А какую?
— Ну, писать-то я ведь не разучился. Журналисты сейчас нужны…
— Журналисты, — качает головой мать. — Опасно это, сынок. Вон как их стреляют-взрывают. Холодов-то… Какой молоденький был! Прямо в редакции взорвался. Слышал?
Киваю. А мысли мои снова уносятся в прошлое, в пыльные афганские долины. Там за мной, за моим конем охотились. Там меня едва не настигли, едва не убили. Значит… значит, этим людям не нужен я! Только предмет. Но они же не смогут его использовать. Конь сам выбирает себе наездника. Он настроен на меня и работает только со мной. Нефедов в хроноспазме доказал это, что называется, на практике.
Выходит, неведомым охотникам не важно, выполнит ли конь свою миссию. Не важно или не нужно? А может, это и есть их цель? Остановить коня, не дать Чингисхану пробудиться, не дать ему исполнить свою миссию! Или другой вариант — у Чингисхана ведь есть могущественный предмет, волк. Нет, так гадать я могу до бесконечности. Черт, как мало информации…
Ясно только одно: все те годы, что меня не было, охота продолжалась. Интересно, они потеряли мой след? Скорее всего, да, иначе не стали бы разрабатывать отца и посылать его к маме. Какие еще у них есть зацепки? Нефедов? Но профессор сгинул в пространственно-временном лабиринте аномальных зон, скорее всего, погиб. Кто еще?
И тут меня обжигает: Телли! Если охотники знают о махандах, они обязательно заявятся туда. Или, быть может, те люди в камуфляже, вооруженные М-16, что полегли от моей пороховой бомбы, были вовсе не кашгарскими контрабандистами?
«В общем, надо во что бы то ни стало добраться до линзы в М-ском треугольнике и попасть в восьмидесятый год. Попасть — и по возможности все исправить», — твердо решаю я.
Что «все» и как «исправить» — это другой вопрос и ответ на него я буду искать по ходу дела. Решено! Гумилев спасен, Надя с детьми в безопасности и, наверное, даже счастлива. Мать жива-здорова, теперь у меня есть надежный тыл. Пришла пора поработать на себя.
— Артем, да ты меня не слушаешь? — голос мамы отвлекает от раздумий.
— Слушаю, слушаю, — я улыбаюсь. — Просто почему-то вспомнил свою чашку, ну, ту, которую ты мне на день рождения подарила, с цветами…
— Цела, цела! — обрадовано вскидывается мама и спешит к серванту. — Вот она, целехонька. Ну, еще чайку?
— А давай! И где там у нас были конфеты? — я потираю руки. — Давненько не ел конфет!
