Жюль Верн - Пятьсот миллионов бегумы
О, она хорошо знала его шахту, эту огромную чёрную пропасть, поглотившую её мужа! Сколько раз она ждала его у этой огромной зияющей пасти, сколько раз следила взглядом за двойной клетью, в которой скользили вдоль каменной кладки стен бадьи, подвешенные к стальным блокам на своих тросах; как часто наведывалась она в деревянное здание у входа в шахту, заглядывала в машинное отделение, в кабинку табельщика и в другие служебные помещения! Сколько раз грелась она у огня громадной сушильни, где углекопы, выйдя из ствола, сушат свою одежду, а нетерпеливые курильщики спешат зажечь трубку! Как свыклась она с каждым стуком и скрипом этой адской двери! И как хорошо знала всех этих подземных тружеников — приёмщиков, которые отцепляли гружённые углём вагонетка, прицепщиков, сортировщиков, промывальщиков, машинистов, кочегаров, — все они проходили мимо неё, отправляясь на работу.
Она рисовала в своём воображении то, чего не могла видеть глазами, следуя мысленным взором за этой исчезающей бадьёй, набитой людьми, среди которых когда-то был её муж, а теперь её единственный ребёнок. Некоторое время до неё ещё доносились смех и голоса, но, быстро удаляясь, они слабели, затихали и, наконец, совсем смолкали в глубине. Ей казалось, что она видит, как эта клетка опускается все ниже и ниже в узком вертикальном стволе, вот она уже на глубине пятисот, шестисот метров, — какая огромная высота отделяет её от поверхности земли, вчетверо выше самой высокой пирамиды! Вот наконец клеть останавливается, рабочие спешат выйти и мигом расходятся влево и вправо по своему подземному городу: откатчики идут к своим вагонеткам, забойщики, вооружённые кайлом, в свои забои — рубить пласты, бутовщики — заменять породой извлечённые угольные сокровища, крепильщики — ставить крепления, подпирающие кровлю галерей, дорожные мастера — чинить пути, прокладывать рельсы, каменщики — выкладывать своды.
Широкая, как проспект, главная штольня идёт от центрального ствола к другому стволу на расстоянии трех-четырех километров. Оттуда под прямым углом расходятся второстепенные галереи и дальше параллельно им подсобные ходы.
Между этими галереями возвышаются чёрные стены — массивы угля или породы. И все это такими правильными квадратами, громоздкими, чёрными!
В этом лабиринте чёрных, совершенно одинаковых улиц, при свете безопасных ламп движется, копошится, снуёт взад и вперёд целая армия полуголых рабочих.
Вот что видела перед собой госпожа Бауэр, когда, оставшись одна, сидела в раздумье у камелька, глядя на огонь.
И в этом лабиринте подземных ходов она особенно ясно представляла себе тот коридор, который она знала лучше других, где её маленький Карл открывал и закрывал дверцу заслона.
Когда наступал вечер, дневная смена поднималась наверх, а в шахты спускалась ночная смена. Но её мальчик не поднимался вместе с другими. Он отправлялся в конюшню к своему любимцу Блер-Атолю, задавал коню порцию овса и сена и, усевшись возле него, принимался за свой скромный ужин, который ему присылали сверху; потом, поиграв с полёвкой, пригревшейся у его ног, и с двумя летучими мышами, кружившимися возле него, он укладывался спать тут же на подстилке из соломы.
Как ясно представляла себе все это госпожа Бауэр и как быстро, с полуслова понимала она всё, что рассказывал о своей подземной жизни маленький Карл!
— Знаешь, мама, что мне вчера сказал господин Маульсмюле? Он сказал, что если я отвечу ему правильно на все вопросы по арифметике, которые он мне задаст, то он возьмёт меня к себе в помощники, когда будет снимать план шахты, и даст мне держать нивелировочную ленту. У нас, кажется, собираются прокладывать новый штрек, чтобы соединить нашу шахту с шахтой Вебера, а ведь это очень трудно размерить все так, чтобы он вышел как раз туда, куда нужно.
— Вот как! — воскликнула обрадованная госпожа Бауэр. — Тебе сказал это сам господин Маульсмюле!
И она тут же представила себе, как её маленький Карл держит протянутую по всей галерее нивелировочную ленту, а инженер ходит с записной книжкой в руке и, справляясь со своим компасом, отмечает, где пройдёт штрек.
— Но я боюсь только, что я не все понимаю в этой арифметике, — продолжал Карл, — и мне некого попросить, чтобы мне объяснили. Вдруг я отвечу неверно.
Тут Марсель, который молча курил свою трубку, сидя на табурете возле печки, вмешался в разговор и, обратившись к Карлу, сказал:
— А ты бы мне показал, что ты там не понимаешь, — может быть, я смогу тебе объяснить.
— Вы сможете объяснить? — с сомнением в голосе спросила госпожа Бауэр.
— А что же, — сказал Марсель, — ведь не зря же я каждый день после ужина хожу на вечерние занятия. Наш учитель очень доволен мной и говорит, что я могу помогать ему заниматься с отстающими.
С этими словами Марсель прошёл к себе в комнату, принёс оттуда чистую тетрадь и, усевшись рядом с мальчиком, спросил, что ему непонятно в задаче, и так хорошо объяснил ему всё, что Карл тут же решил её без всякого труда.
С этого дня госпожа Бауэр прониклась уважением к своему жильцу, а Марсель и маленький Карл стали друзьями.
Между тем на заводе Марсель зарекомендовал себя превосходным литейщиком, и его скоро перевели во второй, а затем и в первый разряд.
Каждое утро ровно в семь часов он входил в ворота сектора «О» и каждый вечер после ужина отправлялся на вечерние занятия, которые вёл инженер Трюбнер. Геометрию, алгебру и черчение он одолевал с одинаковым усердием, и его необыкновенные успехи поражали учителя. Спустя два месяца после поступления на завод Шульце молодой рабочий Шварц заслужил репутацию самого способного и толкового работника не только у секторе «О», но и во всем Стальном городе. Рапорт, представленный о нем в конце квартала его непосредственным начальником, заканчивался следующей официальной характеристикой: «Шварц (Иоганн), двадцати шести лет, литейщик первого разряда. Считаю своим долгом обратить внимание высшей администрации на этого молодого человека, который обладает исключительными способностями и выделяется как своими теоретическими знаниями, так и практической смёткой и ярко выраженной изобретательской жилкой».
Однако, чтобы привлечь к Марселю внимание высшей администрации, понадобился совершенно необыкновенный случай; случай этот не замедлил представиться, но обстоятельства, сопутствующие ему, оказались весьма трагическими.
Как-то раз утром в воскресенье Марсель, прислушавшись к бою часов, с удивлением обнаружил, что уже пробило десять, а его маленького друга Карла все ещё нет. Он спустился вниз спросить госпожу Бауэр, не знает ли она, отчего запоздал Карл, но госпожа Бауэр сама была в страшном беспокойстве: мальчик должен был прийти из шахты по крайней мере два часа тему назад. Марсель, видя её в таком смятении, решил пойти узнать, что случилось, и направился к шахте Альбрехт.
