Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок)
Как бы он, впрочем, хитро или просто ни распоряжался, мне казалось, что пришло время распорядиться, и распорядиться безотлагательно, немедленно.
Я старался дышать чаще, чтобы извлечь из этой душной клетки остатки кислорода, как вдруг… на меня пахнула свежая струя чистого морского воздуха, пропитанного йодистыми испарениями. Широко раскрыв рот, я вдохнул в свои легкие животворный ветерок и в ту же минуту почувствовал легкий толчок и чуть заметную качку. Подводное судно, стальное чудовище, выплыло на поверхность океана, чтобы подышать, как это делают киты. Способ вентиляции судна был установлен.
Надышавшись свежим воздухом, я стал искать вентиляционное отверстие, по которому поступала к нам живительная струя. И я его нашел. Оно находилось над дверью, через отдушину врывалась струя чистого воздуха и освежала каюту.
Пока я занимался исследованиями, Нед Ленд и Консейль проснулись почти одновременно от действия оживляющей свежести. Они протерли глаза, потянулись, зевнули и в одну минуту были на ногах.
— Их честь как изволили почивать? — спросил меня Консейль со своей обычной утонченностью.
— Очень хорошо, дружище, — отвечал я. — А вы, Нед?
— Мертвым сном, господин профессор. Что это такое? Точно морской ветерок веет?
Такой моряк не мог ошибиться! Я рассказал товарищам все, что произошло во время их сна.
— Вот оно что! — отвечал Нед Ленд. — Теперь понятен тот вой, что мы слышали, когда «нарвал» выплыл в виду «Авраама Линкольна».
— Да, Нед, теперь понятно: это мы слышали дыханье «нарвала».
— Только знаете, господин Аронакс, я никак не могу сообразить, который теперь час? Надо полагать, что обеденный.
Вы как думаете?
— Обеденный? Вы лучше скажите, что время завтрака, потому что мы, наверно, спали до утра.
— Это означает, — заметил Консейль, — что мы проспали двадцать четыре часа — целые сутки.
— Я с вами не спорю, — ответил Нед Ленд. — Обед или завтрак, все равно. Пусть бы только скорее что-нибудь принесли.
— А если бы принесли и обед, и завтрак? — спросил Консейль.
— Лучше не бывает! — ответил канадец. — Мы имеем право и на то, и на другое. Не знаю, как вы, а я умял бы преотлично и обед, и завтрак.
— Подождите, Нед, — сказал я. — Очевидно, неизвестные хозяева не имеют намерения морить нас голодом. Иначе они бы вчера не стали нас кормить.
— Если только они нас не откармливают на убой! — проворчал Нед.
— Да вы что, Нед, — сказал я, — как это вам приходят в голову такие мысли! Мы ведь не к людоедам попали!
— Да я и не говорю, что они настоящие людоеды, господин профессор, может, занимаются этим время от времени? Почем мы знаем, может, они уже давным-давно свежего мяса в глаза не видали! Ну а в таком случае трое таких упитанных парней, как вы, Консейль и я, — это ведь такая находка…
— Выбросьте вы эти мысли из головы, Нед! — сказал я. — Беда с вами, как я погляжу! Придет вам что-нибудь вздорное в голову, да потом и рубите с плеча. Воздержитесь разговаривать в таком духе с хозяевами, Нед, а то ведь можете накликать беду…
— Да ну их! Я теперь думаю только о еде, а они ничего не несут!
— Какой вы, Нед! Надо подчиняться здешним порядкам. Знаете поговорку: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят»? У вас, дружище, желудок не по местным часам, — бежит вперед!
— Это ничего, — спокойно заметил Консейль, — его можно поставить по часам.
— Зачем вы это говорите, друг любезный? — вскричал Нед Ленд. — Я и так знаю ваше терпенье. И что вы после этого за человек? Ни рыба ни мясо! Вам не дай обедать, вы посидите за пустым столом, потом встанете и благодарственную молитву прочитаете! Вы согласитесь лучше с голоду умереть, чем пожаловаться…
— Что толку в жалобах? — спросил Консейль. — К чему они? Что в них пользы?
— Как что пользы? Как к чему? Да к тому, что я жалуюсь, и мне становится легче. И если эти пираты — я их пиратами называю, потому что господин профессор не позволяет называть их людоедами, — если только они воображают, что меня можно держать в этой клетке, как какого-нибудь безответного ягненка, то они очень ошибаются! Послушайте, господин Аронакс, скажите откровенно! Вы полагаете, долго они нас будут держать в этой железной коробке?
— Откровенно говоря, Нед, не знаю.
— Ну не знаете наверно, так как думаете?
— Я думаю вот что: мы случайно узнали очень важную тайну, и если экипажу подводного судна надо эту тайну сохранить, если эта тайна важнее жизни трех человек, то мы в большой опасности. А если здесь нет ничего важного, так при первой же оказии стальное чудовище вернет нас в общество земных обитателей.
— А вдруг это чудовище завербует нас в свой экипаж? — сказал Консейль. — Завербует, да и будет держать…
— До тех пор, пока какой-нибудь фрегат побыстрее или поискуснее «Авраама Линкольна» не овладеет этим разбойничьим гнездом и не вздернет весь экипаж и нас вместе с ним на рее! — сказал Нед Ленд.
— Это вы хорошо рассудили, Нед, — отвечал я ему, — но, пока еще ничего не известно, лучше не будем говорить о подобных вещах. Повторяю вам, подождем, будем действовать по обстоятельствам! Предпринимать ничего не надо, потому что нельзя!
— Нет, господин профессор, надо что-то делать. Непременно надо! — вскрикнул канадец.
— Да что же, Нед? Что?
— Бежать!
— Бежать из земной тюрьмы и то очень трудно, а уж из подводной и вовсе, по-моему, невозможно.
— Что ж вы замолчали, приятель? — спросил Консейль у канадца. — Что задумались? Отвечайте их чести. Я знаю, американец всегда как-нибудь вывернется.
Нед Ленд замолчал, он, очевидно, был смущен. В самом деле, бегство в нашем положении было немыслимо.
Но канадец — это наполовину француз, а французы народ быстрый и решительный.
— Так вы не догадываетесь, господин профессор? — сказал он после короткого раздумья. — Не догадываетесь, что должны делать люди, которые не могут вырваться из своей тюрьмы?
— Нет, любезный Нед, не догадываюсь.
— А очень просто! Если нельзя из нее вырваться, то надо хорошенько в ней устроиться по-своему!
— Как начнем устраиваться по-своему, — заметил Консейль, — так, пожалуй…
— Что тут пожалуй? Вышвырнуть всех тюремщиков и сторожей, да и все! — перебил Нед Ленд.
— Как, Нед? — сказал я. — Вы в самом деле хотите овладеть этим подводным судном? Вы серьезно?..
— Очень серьезно, господин профессор, — отвечал канадец.
— Да ведь это невозможно! Немыслимо!
— Почему же? Очень возможно, что нам представится удобный случай. Так почему бы им не воспользоваться? Ведь на этом поплавке, надо полагать, человек двадцать — что ж, по-вашему, два француза и канадец не управятся с двумя десятками каких-то проходимцев?
