Стивен Кинг - Несущая огонь
Чарли ревела, сидя на попке у нижней ступеньки.
Энди резко повернул ручку огнетушителя и стал поливать пеной пламя, заглушив его. Он подхватил медвежонка, шерсть которого покрылась точками, пятнами, хлопьями пены, и снес его вниз.
Ненавидя себя, но как-то интуитивно понимая, что сделать это нужно, необходимо провести черту, преподать урок, он почти что прижал медвежонка к испуганному, заплаканному лицу орущей Чарли. Ох ты, сукин сын, думал в отчаянии он, почему бы тебе не пойти в кухню, не взять нож и не сделать по порезу на каждой ее щеке? Пометить ее таким образом? И его мысль заклинилась на этом. Шрамы. Да. Именно это он должен сделать. Выжечь шрам в ее душе.
— Тебе нравится, как выглядит медвежонок? — заорал он. Медвежонок почернел, и его тепло в руке было теплом остывающего куска угля. — Тебе нравится, что он обожжен и ты не сможешь с ним больше играть, Чарли?
Чарли ревела благим матом, кожа ее покрылась красными и белыми пятнами, она всхлипывала сквозь слезы:
— Пааааа! Медвежонок! Мой медве-е-жо...
— Да, медвежонок, — сказал он сурово. — Он сгорел, Чарли. Ты сожгла медвежонка. А раз ты сожгла медвежонка, ты можешь сжечь и мамочку. Папочку. Больше... никогда этого не делай! — Он наклонился к ней, не касаясь ее. — Не делай этого, ПОТОМУ ЧТО ЭТО ПЛОХОЙ ПОСТУПОК.
— Паааааааа...
Какое еще наказание он мог придумать, чем еще напугать, чем внушить ужас? Поднял ее, обнял, ходил с ней туда-сюда, пока — совсем нескоро ее рыдания не перешли во всхлипывания и сопение. Когда он посмотрел на нее, она спала, прижавшись щекой к его плечу.
Он положил ее на тахту, направился к телефону и позвонил Квинси.
Квинси не хотел разговаривать. В том, 1975 году он служил в большой авиастроительной корпорации, и рождественские открытки, которые он каждый год посылал семье Макги, сообщали, что работает он вице-президентом, ответственным за душевное спокойствие персонала. Когда у людей, делающих самолеты, возникают проблемы, считается, что им следует идти к Квинси. Квинси должен разрешить их проблемы — чувство отчужденности, утраты веры в себя, может, просто чувство, что работа обесчеловечивает их, — и, вернувшись к конвейеру, они не привернут винтик вместо шпунтика и потому самолеты не будут разбиваться, и планета будет спасена для демократии. За это Квинси получал тридцать две тысячи долларов в год, на семнадцать тысяч больше, чем Энди. "И мне ничуть не совестно, — писал он. — Считаю это не большой платой за то, что почти в одиночку держу Америку на плаву".
Таков был Квинси, как всегда ироничный и скорый на шутку. Однако ничего ироничного или шутливого не было в их разговоре, когда Энди позвонил из Огайо, а его дочка спала на тахте и запах сожженного медвежонка и подпаленного ковра бил в нос.
— Я кое-что слышал, — сказал наконец Квинси, когда понял, что Энди не отпустит его просто так. — Иногда люди подслушивают телефоны. Мы живем в эру Уотергейта.
— Я боюсь, — сказал Энди. — Вики испугана. И Чарли испугана тоже. Что ты слышал об этом, Квинси?
— Некогда провели эксперимент, в котором участвовало двенадцать человек, — сказал Квинси. — Около шести лет назад. Помнишь?
— Помню, — угрюмо сказал Энди.
— Немногие из двенадцати остались в живых. Четверо, как я слышал последний раз. Двое поженились.
— Да, — сказал Энди, почувствовав, как внутри нарастает ужас. Осталось только четверо? О чем говорит Квинси?
— Насколько я понимаю, один из них может гнуть ключи и захлопывать двери, не прикасаясь к ним. — Голос Квинси, слабый, прошедний через две тысячи миль по телефонному кабелю, через соединительные подстанции, через ретрансляционные пункты и телефонные узлы в Неваде, Айдахо, Колорадо, Айове, через миллион точек, где можно его подслушать.
— Правда, — сказал Энди, пытаясь говорить спокойно. И подумал о Вики, которая иногда включала радио или выключала телевизор, не подходя к ним; Вики, очевидно, даже не сознавала, что делает такое.
— Да, правда, — звучал голос Квинси. — Он — как бы это сказать документально подтвержденный факт. У него болит голова, если он часто экспериментирует, но он может делать подобные вещи. Его держат в маленькой комнате с дверью, которую он не может открыть, и замком, который не может согнуть. Они проводят над ним опыты. Он гнет ключи. Он запирает дверь. И, насколько я понимаю, он почти безумен.
— О... боже... — едва слышно произнес Энди.
— Он участвует в усилиях во имя мира, так что ничего страшного, если он сойдет с ума, — продолжал Квинси. — Он сойдет с ума, чтобы двести двадцать миллионов американцев оставались в безопасности, свободными. Понимаешь?
— Да, — прошептал Энди.
— Что сказать о тех двоих, которые поженились? Ничего Насколько известно, они мирно живут в каком-то тихом средне американском штате вроде Огайо. Возможно, их ежегодно проверяют: не сгибают ли они ключи, не закрывают ли двери, не прикасаясь к ним, не демонстрируют ли маленькие психологические трюки на местном Карнавале в пользу страдающих мускульной дистрофией. Хорошо, что эти люди не могут делать ничего подобного, правда, Энди?
Энди закрыл глаза и вдохнул запах сгоревшей ткани. Иногда Чарли открывала дверцу холодильника, заглядывала туда и отползала. А если Вики в этот момент гладила, стоило ей взглянуть на дверцу — и та сама закрывалась, притом Вики не понимала, что делает нечто необычное. Так случалось иногда. Иногда так не получалось: ей приходилось оставить глажку и закрывать дверцу холодильника самой (или выключать радио, или включать телевизор). Вики не могла сгибать ключи, или читать мысли, или висеть в воздухе, или поджигать предметы, или предсказывать будущее. Иногда она могла закрыть дверь, находясь в другом конце комнаты, — это был верх ее возможностей. Иногда после подобных действий Энди замечал, что она жалуется на головную боль или боли в животе, но он не знал, была ли это непосредственная реакция или какое-то глухое предостережение со стороны ее подсознания. Во время месячных ее способности немного возрастали. Но они были такими незначительными и проявлялись так редко, что Энди считал их нормальными. Что же касается его самого... ну, он мог мысленно подталкивать людей. Какого-то названия этому не существовало; вероятно, ближе всего подходит самогипноз. Часто прибегать к этому он не мог — начинала болеть голова. Большую часть времени он совершенно забывал о своей необычности, а по сути не был уже нормальным после того дня в комнате 70 в Джейсон Гирни Холле.
Он закрыл глаза и на темном фоне под веками увидел похожее на запятую пятно и несуществующие слова COR OSUM.
— Да, это хорошо, — продолжал Квинси, словно Энди согласился. — А то они могут поместить их в две маленькие комнатки, где они будут не разгибая спины работать во имя безопасности и свободы двухсот двадцати миллионов американцев.
