Кир Булычев - Перпендикулярный мир
– А как вы думаете? – нашелся Удалов.
– Есть у меня подозрение, – произнес Пупыкин. – Но такое тяжелое, такое, можно сказать, страшное, что и не смею сказать.
– А вы скажите.
– А я скажу. Я скажу, что, может быть, ты врагам нашего народа картошку носил?
– Каким таким врагам?
– Вот видишь, таишься, значит – врешь! По глазам вижу, что врешь! Кому носил? Все равно донесут, все равно дознаюсь!
– Нет, просто так, – решил спасти своего двойника Удалов. – Увидал, что рассыпанная, вот и собрал.
– Это чтобы в моем городе кто-то картошку рассыпал? Опять врешь. И что делал в такое время на шоссе, тоже забыл?
– Гулял.
– А о чем с Савичем на рынке разговаривал? – Пупыкин вскочил и побежал по кабинету. Удалов увидел, какие у него высокие каблуки. Вопросы сыпались из него быстро, один за другим: – Зачем в магазине изображал черт знает что? Зачем хотел картонную лососину покупать? В оппозицию играешь? А на площади, у моего монумента, зачем крутился? Зачем народ агитировал, что я уже умер?
– Я Льва Толстого имел в виду.
– Кто у нас предгор? Я или Толстой?
– Вы.
– Ты меня свалить захотел?
– Все – набор случайностей.
– Случайность – это осознанная необходимость, – сказал Пупыкин. – Учить теорию надо. Ну что, будешь каяться или разгромим, в пример другим маловерам?
– Как знаете. – Удалов посмотрел на часы. Скоро перерыв кончится. А надо еще настоящего Удалова предупредить, что его ждет.
– Тогда идейный и организационный разгром, – подвел итог беседе Пупыкин.
– Ну, вы прямо диктатор.
– Не лично я диктатор, – ответил Пупыкин, – но осуществляю диктатуру масс. Массы мне доверяют, и я осуществляю.
– Ох раскусят тебя массы, – предупредил Удалов. Он тоже поднялся, и от этого движения Пупыкин метнулся в угол, протянул руку к кнопке. – Не зови свою охрану, – сказал Удалов. – Я пойду перекушу в буфет.
– А вот в буфет тебе вход уже закрыт, – осклабился Пупыкин. – Мне на таких, как ты, тратить икру нежелательно.
– Значит, еще до начала разговора со мной знал, чем он кончится?
– А моя работа такая – знать заранее, что чем кончится. Подожди в приемной, далеко не отходи. Никуда тебе от меня не скрыться.
Удалов вышел из кабинета. Спортсмены с повязками дружинников его пропустили. Удалов поглядел на секретарш. Вот черненькая – могла бы стать его женой и таить личико под занавеской, а вот и беленькая – тоже мог получить. «Где же ты, Ксюша, где же ты, родная моя?» И Удалов затосковал по Ксюше за двоих – за себя и за своего двойника.
На улице моросил дождик, но работы вокруг монумента не прекращались. Детишки вскапывали клумбы, воспитательницы сажали рассаду, монтажники крепили к боку статуи руку с портфелем, бригада дорожников сыпала щебенку под асфальтовое покрытие.
Удалов, отворачиваясь от людей, быстро прошел к памятнику. За массивным постаментом таился невысокий полный мужчина в плаще с поднятым воротником, в шляпе, натянутой на уши, и в черных очках. «Значит, вот как я выгляжу со стороны», – подумал Удалов и подошел к двойнику.
– Ждешь? – сказал он.
– Тише! Тут люди рядом. Ты куда пропал?
– Пупыкин меня допрашивал.
– Ой, тогда я пошел! Лучше сразу в ноги!
– Погоди, разве не хочешь послушать, что тебя ждет?
– А что?
– И переодеться не хочешь?
– Зачем?
– Затем, что Удалов не может выйти на перерыв из кабинета в одном костюме, а вернуться в другом. Вижу, ты, мой брат, совсем поглупел.
– Тогда бежим – вон там подсобка, вроде пустая.
– Бежим.
Они побежали, а Удалов сказал по пути двойнику:
– Ты хорошенько подумай, прежде чем туда возвращаться.
– А что?
– Как только они икру съедят…
– Сегодня икру в буфете дают? – с тоской спросил двойник. С такой искренней тоской, что Удалов даже остановился.
– Ты что, серьезно?
– Но мне же положено, – ответил двойник.
– А раз положено, надо взять?
– Как же не взять, раз положено?
Они побежали дальше, забрались в вагончик. Он в самом деле был пуст. На крючках висели пиджаки, на столике стояли пустые миски.
Двойник сразу начал раздеваться. Удалов последовал его примеру.
– Смотрю я на тебя, – сказал он, – и думаю: если ты, мой полный двойник, смог так превратиться в такое… значит, и во мне это сидит?
– Что сидит? – не понял двойник.
– Рабство. Лакейство.
– Я, прости, не раб и не лакей, – ответил второй Удалов, – я на ответственной работе, не ворую, морально устойчив…
– И воруешь, и морально неустойчив, – отрезал Удалов. – Только сам уже этого не замечаешь. Если икру тебе в буфете дают, а другим не положено, значит, ты ее воруешь. Понял?
– Ты с ума сошел! Разве ты не понимаешь, что мы, руководящие работники, должны поддерживать свои умственные способности? У нас же особенная работа, организационная!
– А в детском саду икру дают?
– Не знаю. Там молоко дают.
– Ну и погряз ты, Корнелий, не ожидал я от тебя.
– А чем ты лучше?
– Я светлое будущее строю.
– Я тоже. Под водительством товарища Пупыкина. А ты под чьим водительством?
– Дурак ты, Корнелий. У нас водительство демократическое.
– У нас тоже.
– Не путай демократию с круговой порукой.
Второй Корнелий начал натягивать брюки. Разговор с двойником его встревожил и даже разозлил.
– Может, у вас и демократия, – сказал он. – Только твоей заслуги в том нет. Не прижали тебя, вот и гордый. А попал бы на мое место, куда бы делся? Некоторые сопротивлялись. Что это им дало? Что это дало народу? Где Стендаль? Где Ксения? Где Минц? Где Ванда?
– Где?
– В разных местах. Наш народ еще не дорос до демократии. Нам твердая рука нужна. Хорошо служишь – тебя ценят.
– Как ценят, не знаю, но сейчас будут разбирать твое персональное дело.
– Чего? – Двойник сжался, как от удара в живот.
– Не чевокай, а слушай. Меня утром на шоссе видели, что я картошку собирал. Решили, что это ты.
– А зачем ты картошку собирал?
– Зиночке Сочкиной помочь хотел. Она ее в город несла.
– Это же преступление! Картошка по талонам, а она ее с поля украла!
– Помочь человеку, учти, это никогда не преступление. Потом я в магазине хотел купить лососины…
– Откуда лососина в магазине? Что за глупость?
– Я и говорю, что нет лососины в магазине. Так что эту глупость тебе припишут. Потом я на этой площади сказал, что Пупыкин уже помер…
– Я тебя убью! Ты меня погубить вздумал?
– Откуда я знал, что у вас такие порядки? Но главное то, что я на вашем активе Оболенскому про его моральный уровень сообщил.
– Ну кто тебя просил! Оболенский же пупыкинский друг!
– А никто меня не просил, кроме чувства собственного достоинства. Честь твою защищал.
