Гавриил Одинокий - Место под солнцем (СИ)
— Откуда ты язык знаешь, — поинтересовался настоятель после завершения исповеди.
— Я и по–арабски объясняться могу, — не растерялся Борис, — был я в святой земле, падре. Попал я в плен к османам и продали меня в рабство в Акко. Пока не выкупили, три года там провел.
Аббат заинтересовался и начал расспрашивать. В ответ, Гальперин описал ему в подробностях старый Иерусалим. Упомянул, что спускался в темницу в которой содержали Иисуса перед казнью и прошел его крестным путем по виа де ла Росса.
Монах слушал с большим интересом, благоговейно прижимая распятие к губам. Тем не менее, к концу рассказа аббат начал понемногу ерзать. Видимо сидение на жесткой скамье исповедальни утомило его.
— А что за процедуру ты выполнял после ужина, сын мой? — поинтересовался аббат, когда Борис закончил.
— Зубы я чистил, падре. Обычай у нас такой — толченным мелом зубы чистить. Из рта не пахнет и зубы меньше портятся. Из Индии этот обычай пришел. Только там для этого палочки сандалового дерева используют. А у нас сандал не растет, поэтому щетки из щетины делают. Вот мне уже почти тридцать пять лет и все зубы целые, — Борис оскалился, демонстрируя зубы, благоразумно умолчав про четыре фарфоровые коронки.
— Зубную боль господь посылает за грехи наши, — наставительно изрек монах.
— Значит немного я грешил, — развил сентенцию Гальперин, — раз у меня зубы не болят.
Аббат хмыкнул и, благословив, отпустил Бориса.
Время уже приближалось к полудню, когда друзья, облегченно вздохнув, вышли из храма и вновь направились к воротам.
— Уф–ф–ф, утомил — Константин демонстративно смахнул пот со лба.
— Это мы еще легко отделались. Видимо подарок твой его впечатлил. Да и я ему про святую землю баки залил. — Борис раздраженно поморщился, — Ох, не люблю я притворяться. Не нравится мне этот цирк. Чтоб я так жил, если еще раз пойду исповедоваться.
— А–а–а, ну его к монахам, — махнул рукой Костя, — а притворяться нам все равно придется. Нельзя же нам объявлять, что мы из будущего.
— Ну к монахам ему далеко идти не надо, — Борис усмехнулся, — он и сам монах и вокруг него почти одни монахи. А насчет притворяться — ты прав. Хотя опасность здесь имеется. И опасность очень серьезная.
— Какая же тут опасность? Легенду мы, вроде, хорошую сочинили. Не думаю, что они нас расколоть могут.
— Дело не в легенде. Я вот только что сообразил, что притворяться католиками — опасно. Когда этот поп засек, что ты по православному перекрестился, у меня, честно говоря, душа в пятки ушла. Дело в том, что если ты себя католиком объявляешь, то при нарушении канона тебя инквизиция за очко может взять только так. Вот возьми евреев — просто потому, что я историю своего народа немного лучше знаю. Их изгоняли, погромы устраивали, просто вырезали всех, включая младенцев, как Богдан Хмельницкий. Ваня Грозный, к примеру, всех, кто креститься отказался, в Десне утопил. Но это все хоть и с одобрения церкви, но не самой церковью. А вот выкрестов, которых засекли или просто заподозрили в тайном исповедовании иудаизма — инквизиция на них отрывалась по полной и дело заканчивалось костром почти без исключения. Да и с протестантами аналогично поступали. Вспомни «Тиль Уленшпигель». Хорошо еще, что мы к бенедиктинцам попали. У доминиканцев, боюсь, мы бы уже на дыбе висели.
— Ну Борь, ты загибаешь, — Костя явно не воспринял угрозу всерьез, — по–моему, не так все страшно. Какая в конце концов разница? Ну станем католиками, будем «Pater Nostris» бормотать. Как еще скажет Анри IV: «Париж стоит мессы».
— Нет Костя, — Борис покачал головой, — я креститься не буду. Я — еврей и им останусь.
На этом разговор прервался. Дежурный монах открыл им калитку. Друзья вышли за пределы монастыря и направились к городской площади.
Глава 7
Городок производил довольно унылое впечатление. Единственная улица, она же дорога, по которой они пришли, пересекала городок параллельно берегу речушки, от которой ее отделял один ряд подворий. По другую сторону улицы дома располагались в хаотическом беспорядке, разделенные узкими, кривыми проулками, поднимавшимися вверх по склону пологого холма. Дома, сложенные из неотесанных камней, скрепленных каким–то раствором, были в основном крыты тростником или осокой. Только церковь в центре площади, да два–три дома вдоль реки выделялись черепичными крышами. Глинобитные заборы и, обмазанные той же глиной, тростниковые плетни, высотой метра полтора разгораживали подворья. Во дворах в пыли копались куры и поросята, почему–то исключительно черной масти. На площади несколько босоногих пацанов, лет пяти–шести гоняли палками шелудивого пса. Детей постарше видно не было. Наверное, были заняты по хозяйству. С десяток домов в конце улицы имели явно заброшенный, нежилой вид — с провалившимися крышами, полуразрушенными заборами, пятнами копоти на стенах.
— Пожар тут что ли был, — кивнул в ту сторону Николаев.
— Может и пожар, только давно видать, — Борис прищурился и приложил руку козырьком ко лбу, защищаясь от полуденного солнца, — Странно, что погорельцы не отстроились. Видимо погибли или уехали куда–либо. Впрочем, это не наша забота. Давай кузницу искать.
— А давай вон мужика спросим, — Константин показал на третий дом от начала улицы.
Во дворе дома возвышались деревянные вешала высотой в рост человека с растянутыми на них сетями. Невысокий, коренастый мужчина неопределенного возраста, с загорелым обветренным лицом и в холщовом колпаке, ловко орудовал утком, латая прореху размером с человеческую голову. Он явно заметил направляющихся в его сторону друзей, но, не подавая виду, продолжал работу пока его не окликнули. Аккуратно положив свой инструмент на землю, он подошел к забору. Оглядев посетителей, он удивленно поднял брови — люди, одетые в добротную, явно дорогую, но необычную одежду, на вид безусловно не бедные, путешествуют пешком. Оружия не видно — значит не дворяне. И головы у них не покрытые как у сервов[14]. Так и не поняв с кем имеет дело, рыбак решил быть нейтрально вежливым.
— Добрый день, господа, — поприветствовал он гостей, — желаете купить рыбку? Есть свежие ракушки, сардины, только сегодня выловлены. Есть также вяленая камбала, сардины и макрель.
— Вообще–то рыбка не помешала бы, — вполголоса заметил Гальперин, — а то мы второй день кроме каши и сыра ничего не пробовали.
— Может быть попозже, — Константин развел руками, — видишь ли, любезный, мы паломники. У нас не на чем рыбу готовить. Не подскажешь, где здесь кузнец находится? Вот если у него котелок купим, тогда к тебе за рыбой придем.
