Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан

И никто не возразил против этого насилия. Так, дескать, ему и надо. Он представлял собой угрозу. И вообще он террорист, а с террористами мы переговоров не ведем. «Мы не могли пойти на такой риск и отпустить его разъезжать по Вашингтону в машине, набитой тротилом», – вот так объяснили его смерть.

Но здравый смысл подсказывает, что никакой угрозы не было, не было тротила. Здравый смысл и капелька человеческого участия смягчили бы это убийственное отношение. Задумывай он кровавое преступление, он не вошел бы в 9:30 в мемориал и не сказал бы туристам: «Прошу всех без паники покинуть помещение». Он бы взял их в заложники. Он бы держал этих семерых где-нибудь наверху обелиска. Он бы угрожал группам спецсил взрывом мифического тротила, если эти семеро сойдут вниз. Но он этого не сделал. Он попросил, чтобы их увели прочь от монумента смотрители парка, и некоторые из них даже кивали ему, проходя мимо. Он кивал в ответ – я это видел в новостях.

А полиция и ФБР, почему они не привлекли к работе хорошего психолога? Кто-нибудь из них сел и обдумал, что действительно делает Норман Майер? Речь идет не о всяких «может быть» и «что если», а только о его реальных поступках. Нигде, ни в каких репортажах и сообщениях мы не слышим о таковых. Были только бравое выхватывание оружия, напоминающее о перестрелке у корраля О-Кей [159], и град пуль, убивший старого безумного энтузиаста Нормана Майера.

Не будь мы такими, как Ричард Никсон, кто-нибудь мог бы просто заметить: «Он всего лишь хочет высказаться. Хочет, чтобы его услышали». И мне в моих безумных фантазиях видится, как Рональду Рейгану рассказывают, что один из представителей его народа страдает, мучается от страха за всех остальных особей своего вида и хочет поговорить. И Рональд Рейган отвечает: «Понимаю. Пошли туда». И он прошел бы это короткое расстояние через аллею, и подошел бы к Норману Майеру, и сказал бы:

– Мистер Майер, я понимаю, чего вы хотите добиться, но так это не делается. Вы пугаете людей, мистер Майер. А на себя навлекаете большую беду.

И Норман Майер был бы так поражен тем, что впервые на его существованию обратили внимание, что отложил бы этот дурацкий джойстик для управления авиамоделями и пошел бы в Белый дом на чашку чая, спокойно поговорить с лидером своего народа, который только что показал, что даже последний из его соотечественников стоит того, чтобы ради него отложить ланч.

Но это все фантазии. И доброта – тоже фантазия. И здравый смысл перед взведенными курками – фантазия. Мы – нация полицейского спецназа, а не разговоров по душам.

Понимаю, что глупо с моей стороны предполагать, будто у Рональда Рейгана хватило бы личного мужества разрешить «чрезвычайную ситуацию», взяв ее в свои руки. Слышу смешки, слышу повторяющуюся фразу «Мы не могли пойти на такой риск…», хотя они знали, что им не грозила никакая опасность и что это не подлинная угроза, а блеф. Я уверен, что никто не поддержит меня, если я скажу, что было что-то благородное, мужественное и бесконечно человеческое в поступке Нормана Майера, но я плакал, когда увидел, что по грузовику открыли огонь.

И не могу не отметить: ирония судьбы в том, что он был убит рядом с памятником президенту, который сказал: «Если людям запретят выражать свое отношение к проблемам, последствия которых могут быть чрезвычайно серьезными, и которые касаются судеб всего человечества, то причина этого запрета уже не будет столь важна: без свободы слова нас поведут немыми и покорными, как овец на убой».

«Национальный комитет здравомыслия» беспокоится, что странное поведение Нормана Майера может «бросить тень на все антиядерное движение», но в процессе любых социальных реформ – от Жанны д’Арк и до Мартина Лютера Кинга-младшего – есть место сумасшедшему поступку Джона Брауна или какого-нибудь Спартака, показывающему глубину той тревоги за будущее общества, которой большинство из нас может лишь вяло выразить почтение.

Норман Майер был представлен нам телевидением и властями как плохой человек. Он был арестован в Гонконге в 1976 году за попытку провоза щепотки марихуаны, он был никчемный тип и разнорабочий в дешевых отелях, он сидел в тюрьме за гражданское неповиновение, когда распространял антиядерные листовки в кампусах колледжей Майами-Бич, он пытался купить динамит в Кентукки, он был сошедший с рельсов фанатик. Все это вполне может оказаться правдой… и здравый смысл подсказывает, что это правда и есть. Но когда я вижу, как Рональд Рейган старается дискредитировать антиядерное движение в этой стране и во всем мире, я не могу не отметить, что Норман Майер был Великий Американец. Он умер так, как и жил, – напрасно, но его смерть, по крайней мере для меня, – мученичество, освещающее болезненную бледность трусости и бесчеловечности, негибкости и пренебрежения состоянием нашего народа – ключевые черты администрации Рейгана и предшествующих ей имперских президентств.

И хотя я знаю, что вы этого не сделаете, все же я не простил бы себе, если бы не предложил, чтобы в самые праздничные из праздничных дней, будь то Рождество или Ханука, вы зажгли одну лишнюю свечу в этом году. В память Нормана Майера, печального и одержимого безумного старика, которому было настолько не все равно, что сделал он ради нас много лишнего.

Может быть, свечей должно быть две – одна ему, одна нам. Потому что – как это точно знал Норман Майер – нам грозит ужасная опасность.

Улицы (выпуск 1) (19 июля 1990)

Наконец-то понял, Что Не Так с Америкой.

Это не только самый тяжелый случай культурной амнезии после того, как искоренение народа чероки было обожествлено в исторических текстах и названо «Предначертанием Судьбы». Дело не только в том, что мы слишком увлечены демонстрацией того, какие мы Джоны Уэйны да Джеки Армстронги, пока японцы выбивают из-под нас экономический и интеллектуальный фундамент и обгоняют нас по части воображения. Не только в том, что мы обжираемся запретными сластями с дерева Дай-Дай в Саду Жадности.

Становится не до смеха, когда видишь статистику Национальной оценки прогресса в образовании, показывающую, что 70 % из 8000 опрошенных семнадцатилетних школьников не знают, что это за ерунда такая – Великая Хартия. Впрочем, согласно опросу, предпринятому Национальным научным фондом, примерно 64–65 % из 2000 респондентов считают, что лазер фокусирует звуковые волны и что самые первые люди жили на земле одновременно с динозаврами. (Но погодите, не все так ужасно! Согласно последнему опросу института Гэллапа, не менее 95 % членов нашего общества верят в существование ангелов, экстрасенсов, снежного человека, призраков и чудовища озера Лох-Несс, а также в действенность астрологии в решении повседневных проблем. Как, легче стало?)

Конечно, очень просто согласиться с распространенным мнением, что мы – нация незнаек, а наш коэффициент интеллекта таков, что место нам в чашке Петри. Да, мы могли бы соглашаться с этими невнятными рассуждениями интеллектуалов, которые рассказывают нам, что постоянный просмотр кровавых фильмов и попустительская изменчивая этика Майкла Милкена, Пита Роуза и Мэриона Барри деформировала наше представление об этических нормах настолько, что, видя в новостях бездомных, мы зеваем. Мы вполне готовы машинально поглощать любую либеральную лапшу, что вешают нам на уши, – это точно.

Но не в этом ядро нашей Национальной Болезни.

Ответ на вопрос не в Вашингтоне и не в Сакраменто, его не найти в каньонах Уолл-стрит или в подземных ракетных бункерах возле Денвера, его не дают в бизнес-школе Гарварда и в залах Си-би-эс, где принимаются решения о национальном характере. Наша болезнь называется Йорба-Линда.

Нет, я понимаю, что мы все это проглотим, как глотает унитаз застрявший волосяной ком, когда его зальют очистителем, но Йорба-Линда – это не просто город в двадцати пяти милях к северо-западу от Диснейленда, вполне обыкновенный, где тридцать тысяч населения в данный момент слегка потряхивает, как потряхивает лапку лягушки на проводе под током. 19 июля Йорба-Линда попала наконец на карту не как постоянная шуточка насчет городишки настолько мертвого, что в жаркое время, если хочешь порезвиться, надо тащиться аж в Фуллертон [160].