Владимир Михайлов - Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 (антология)
…Билет он взял в кассах предварительной продажи на Гоголя. До Ханты-Мансийска через Свердловск, дальше — местными линиями. Он знал хорошо, что будет делать там. Знакомый его институтского друга работает старшим лесничим. Устроит. Есть там и егеря, и промысловая охота, и безлюдность, и отсутствие регулярного сообщения — он прочитал все в энциклопедии.
Он оставил Верочке письмо в тумбочке и поцеловал спящих детей. Чемодана с собой не брал. Одолжит денег и купит все на месте.
Утро в аэропорту было ветреное и ясное. Отсвечивающие дюралем обшивки лайнеры медленно рулили по бетонному полю и занимали место в ряду. Очередной дымный шлейф таял над взлетной полосой в небе. Гулко объявили регистрацию на его рейс.
Павел Арсентьевич предъявил у стойки билет, паспорт, прошел контроль и магнит, присоединился к толпе у выхода на посадку и засвистал пионерскую песенку.,
Подкатил желтый автобус-салон, прицепленный к седельному тягачу-ЗИЛу; дежурная сдула рыжую кудряшку с глаз и открыла двери; все повалили.
Трап мягко поколебался под ногами, и Павла Арсентьевича принял компактный комфорт лайнера. Его место было у окна.
Салон был полупустой и прохладный. Павел Арсентьевич застегнул ремень, улыбнулся и закрыл глаза. Дверца хлопнула. Трап отъехал. Засвистели турбины, снижая мощный тон. Они тронулись.
Потом город в иллюминаторе накренился, бурая дымка подернула его уменьшающийся чертеж, и Павел Арсентьевич задремал.
— Минеральная вода, — сказала стюардесса.
Павел Арсентьевич протянул руку к подносу, и рядом протянулась к голубой пластмассовой чашечке с ручкой без отверстия рука соседа. Рядом сидел Кошелек.
Он солидно раскинулся в кресле у прохода и благосклонно разглядывал круглые под смуглым капроном коленки стюардессы.
— А покрепче ничего нет? — со слоновой игривостью поинтересовался Кошелек, поднимая поощрительный взор к ее бюсту.
— Покрепче нельзя, — без неудовольствия отвечала стюардесса, и в голосе ее с тоской и злобой различил Павел Арсентьевич разрешение на подтекст. Повернулась и с пустым подносом пошла по проходу.
— А? — сказал Кошелек и подмигнул вслед стройному и округлому под синим сукном. — Ниче-го-о… В Свердловске они на отдых пойдут; там посмотрим. Выпьем, причастимся? А то ведь с утра не выпил — день пропал.
И потянул из внутреннего кармана плоскую стеклянную фляжку коньяку.
— Потом в туалете по очереди покурим, точно? А в Свердловске хватай в буфете два коньяка и дуй прямо к диспетчеру по пассажирским перевозкам. А то мы с тобой в Ханты-Мансийск до морковкиных заговен не улетим.
Владимир Фирсов
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ И ВЕРОЯТНОСТНЫЙ ДЕМОН
Вам приходилось когда-нибудь присутствовать на розыгрыше тиража "Спортлото"? Вертится прозрачный барабан, напоминающий колесо фортуны, с волнующим рокотом перекатываются пронумерованные шары, хитроумное устройство подхватывает чью-то удачу и выкатывает ее наружу, поближе к алчно сверкающим глазам телекамер. Вот шар останавливается, заставляя огорченно вздохнуть одних и радостно улыбнуться других. Увы, следует признать, что этих других — подавляющее меньшинство… Что поделать, лотерея — это лотерея. Удача в ней — случайность, причем случайность точно запрограммированная, заранее рассчитанная и вычисленная с помощью теории вероятностей (а в переводе на иностранный — пробабилитности).
В различного рода азартных играх и лотереях влияние пробабилитности особенно заметно. Кавалер де Мере, своими неустанными трудами за игорным столом заложивший краеугольный камень в фундамент теории вероятностей, первый поверил в то, что случайностью можно управлять, и тем не менее разорился.
В отличие от кавалера де Мере Александр Петрович очень хорошо знал, что вероятность крупного выигрыша чрезвычайно мала — недаром лишь один-два счастливца из многих миллионов угадывают заветные шесть цифр. Но знал он также, что "Спортлото" — игра без обмана. Никто не мешает тебе зачеркнуть в карточке именно те шесть цифр, которые через несколько дней окажутся единственно верными. Поэтому хотя он и не верил в выигрыш, но все же очень надеялся на него. Именно эта надежда и привела нашего героя в зал Дворца культуры машиностроителей, где разыгрывался очередной тираж "Спортлото".
Александр Петрович никогда в жизни не играл в преферанс, покер, вист или "очко", не покупал билетов денежно-вещевой или художественной лотереи. Но сейчас Александру Петровичу были очень нужны деньги.
Я пишу эти слова и предвижу, что они вызовут ироническую улыбку у читателей. Деньги нужны всем — это общеизвестная истина. Деньги нужны каждому, причем желательно побольше. В этом нет ничего дурного, поскольку мы зарабатываем их собственным трудом. В наши дни, слава богу, есть на что деньги истратить, и чтобы помочь нам в этом, заводы и фабрики выпускают телевизоры, магнитофоны, модные светильники и дорогие духи. Приходи и покупай — были бы деньги.
Александру Петровичу все эти товары были не нужны. Ходил он в отличном английском пальто из несминаемой и невыгораемой мохерово-джерсовой тонкой шерсти, цветной телевизор давно уже купил в кредит и успел расплатиться за него, а хрустальную люстру привез из недавней командировки в Чехословакию. Нет, не ради этих мелочей отступил он от своего незыблемого принципа, которому свято следовал всю жизнь, — всячески избегать расходов, твердый доход от которых не гарантирован, если даже эти расходы выражались в смехотворной сумме, равной стоимости лотерейного билета. Александру Петровичу были нужны деньги, потому что он задумал приобрести автомашину.
Вообще-то машину Александр Петрович имел. Довольно давно, еще в бытность директором фабрики, он приобрел "Москвичонка", который верой и правдой служил ему много лет, да и сейчас работал превосходно. Голубая краска на нем сверкала, капитально отремонтированный мотор позволял на прямых участках шоссе вытягивать почти сто десять в час, дворники весело мотались туда-сюда — не машина, а загляденье! Но это был всегонавсего "Москвич", причем — увы! — не последней модели. А сам Александр Петрович работал теперь уже не директором захудалой фабрики районного значения он служил в министерстве, которое к тому же располагалось не где-нибудь, а на красивейшей улице столицы — проспекте Калинина. Каждое утро, встречаясь на стоянке с сослуживцами, глядя, как они небрежно хлопают дверцами "Жигулей" и "Волг", Александр Петрович чувствовал себя уязвленным. Его раздражали и нелепые дверные ручки "Москвича", и кургузый зад машины, и безвкусная облицовка радиатора.
