Ринат Мусин - Любви все роботы покорны (сборник)
Михаил снова кивнул, подмигнул Ким и удалился.
– У нас иное пищеварение, – продолжил Габриэль, хотя Ким была бы уже рада переменить тему. – Зубов нет, кишечник укорочен. Гамбургер на Ангелине – смертоносная штука… равно как многие другие блюда. Поэтому мы питаемся бульончиками, жидкими кашками, овощными и мясными пюре. И нисколько не чувствуем себя обиженными. – Он подергал себя за складку жира на боку и усмехнулся.
Снова распахнулась дверь. Ким увидела в проеме своего куратора – доктора Эверса.
– Эй! – обратился он к студентке. – Хорошо, что хоть ты здесь! Разбрелись по поселку, понимаешь, днем с огнем не разыщешь! Передай остальным девчонкам: сегодня вечером и не позднее я собираю отчеты. И сама мотай на ус! – Доктор погрозил пальцем. – Кто обещал довести до ума вчерашний отчет? Кто просил не ставить «тройку»?
– Ладно-ладно, доктор Эверс! – поспешно ответила Ким. – Я передам девочкам! И исправлю отчет.
– Давай, троечница! Не затягивай! Время-то – как водица.
Доктор Эверс удалился, насвистывая. В сегодняшнем рапорте он сообщит колониальному командованию Федерации, что не видит причин, почему бы между колонизаторами нулевого поколения и его подопечными – группой девушек с Земли – не могли возникнуть близкие отношения. Самая «одаренная» из практиканток успела закрутить с фавном в первый же день… вернее, в первую ночь. Так или иначе, «троечница» Ким внесет вклад в науку…
– Я – биологическая конструкция… – повторил Габриэль. Гордости в его голосе поубавилось. Теперь Ким различала нотки… страха? С чего бы это? Бесстрашный колонизатор боится девушки?
Она пристроила голову на груди фавна. Лежала, ощущая его запах, его мерное сердцебиение. Снова висела медная луна, сиял Млечный Путь, и шумели волны. Глиняная окарина осталась на вершине валуна.
– Ты – человек, – прошептала она, прикрыв глаза, – просто… отыскалось очень много свободных экологических ниш. Не на Земле, на других планетах. Нашему виду пришлось разделиться на подвиды. Чтобы заполучить как можно больше территорий для развития и размножения. Ты – человек. Несмотря на все отличия…
«Как ей это объяснить? – размышлял, обнимая подругу, колонизатор нулевого поколения Габриэль. – У меня другой скелет, другая структура кожи, нечеловеческое лицо. Да внутри у меня тоже все работает по-другому! У меня – вторые веки, чтоб защищать глаза от метелей Ангелины! Все это понятно и объяснимо! И Ким, наверное, поймет, почему было целесообразно отдалить мои органы выведения от половых органов… Уретра и предстательная железа плохо работают в одном «узле». Тем более – в старости. Да, наверное, поймет… почему я совсем не такой, как те мужчины, которых она знала».
– Габриэль, не спи! – Ким легонько толкнула его в бок. – Знаешь ли, ночь пролетит, ты не заметишь.
– Я не смогу иметь детей, – сказало существо, – но это, наверное, не самая большая проблема…
В глазах фавна блестели слезы, а существо плакать не умело. Красное солнце Ангелины – огромное, холодное – было единственным свидетелем разговора на заснеженной площади за жилыми бараками.
– Как ты могла согласиться на эту операцию, Ким?.. – спросил фавн; человеческая речь в те секунды давалась ему особенно трудно.
– Когда челнок разбился… почти все девочки погибли… – стало рассказывать существо. – Я долго была в коме… потом мне сказали, что я, знаешь ли, навсегда останусь калекой… А врачи предложили перевести меня в исследовательский центр колониального командования: туда, где делают новые протезы… И мой куратор… Ты помнишь доктора Эверса? Вот он сказал: «Троечница, не сомневайся! Ты же, троечница, – ученый. Вся твоя жизнь – восхитительный эксперимент». И, знаешь ли, я согласилась!
– Я помню доктора Эверса… – пробормотал фавн.
– Поврежденные кости заменили титановыми протезами, – продолжило существо, хотя Габриэль был бы уже рад переменить тему, – остальные – укрепили углеродистыми волокнами… Мне, как и тебе, укоротили кишечник… и печень, печень искусственную поставили. И почки! Я могу есть только детское питание и ничего больше… А… А то, что у меня одной руки нет, – так это ничего страшного, Габриэль! У меня там, знаешь ли, разъем: можно какой хочешь протез поставить. У меня с собой целый набор манипуляторов. Я… Я ведь поступила правильно? Нет, я знаю, что поступила правильно!
– Да, вы с доктором Эверсом поступили правильно, – вздохнул фавн. – С прибытием, Ким! Садись вон на том камне… Добро пожаловать на планету ангелов!
Плоские губы извлекли из глиняной окарины первую ноту.
Анна Алмазная
Запах вереска
Мир несправедлив и принадлежит мужчинам.
Даже в свои тринадцать я уяснила это очень хорошо. Вот Айрон ездит верхом, стреляет из лука, пропадает на тренировочном дворе. Старший брат, Дэвид, ладно, но Айрон мой близнец! Почему он там, а я должна сидеть дома! Не за книжками, которые я так люблю, за противным вышиванием. Стежок к стежку. До боли в пальцах. До звенящей пустоты в голове…
И повторять слова ненавистной Книги:
Девочка должна быть скромной и незаметной…
Цветет у обочины мать-и-мачеха, в алые тона окрашивает поле рассвет. Алые. Кровь. Война.
Клубится по оврагам туман, нестерпимо пахнет влагой, земля просыпается. За спиной приглушенно всхлипывают – мама плачет. Я не могу выдавить из себя и слезинки. Отец и братья горячатся перед битвой, говорят, что нас защищают. А я кусаю губы, сдерживаю слезы обиды и знаю, знаю, не надо меня защищать! Не так!
– Ну, ну, Эби, и тебе работа найдется, – смеется Айрон, разворачивая горячего жеребца.
И стынет с удаляющимся перестуком копыт удивление – боги, Айрон мне улыбнулся. Впервые за все время. Он. Мне. Улыбнулся?
Удел мужчины воевать, удел женщины – ждать и беречь потомство.
Дождь умывает за окном голые ветви яблонь. Осень в этом году уныло блеклая, никак не может укутать землю первым снегом. Я вижу отряд всадников и сбегаю по ступенькам, рискуя сломать шею. Поправляю у зеркала растрепавшиеся волосы, выскакиваю на улицу, а вслед летит окрик гувернантки.
Может, Айрон вновь улыбнется?
С улицы пахнет тленом. Гнилые плоды разбиваются под копытами лошадей, мама замирает на ступеньках и вмиг становится как эта осень… неживой. Серой. Не понимаю… Почему Айрона перекинули через седло? Почему он не поднимает головы, не встречает насмешливым взглядом?
Шатаясь, идет мама к Айрону, гладит серебристые когда-то, а теперь выпачканные в крови волосы. Скользя дрожащими пальцами по седлу, падает коленями в грязь. И плечи ее начинают дрожать, мелко-мелко.
