Барри Лонгиер - Враг мой (сборник)
Каким образом дипломату, а вместе с ним и читателю будет преподан урок? Принцип "семантических пустот" требует объяснения. Вводим еще одно действующее лицо - переводчик при переговорщике-землянине, циник, всю жизнь учивший языки и наблюдавший, как их используют в различных переговорах в недобрых целях. Беседа дипломата и переводчика перед посадкой переговорщиков в "шаттл". Дипломат разглагольствует о "службе на благо человечества", а переводчик отвечает, что наелся этого добра досыта, и объясняет почему. Дипломат не соглашается и переходит на "шаттл".
Каков предмет переговоров? Первый тур дает ответ на этот вопрос. Территориальные споры, война, экономическое соперничество; напыщенные заявления сторон, лишенные смысла. Читатель владеет только английским, значит, он будет воспринимать происходящее глазами дипломата-землянина.
И тут - взрыв. От корабля-матки ничего не остается, действующие лица лишены способов общения. Как им быть? Они дипломаты, а не вундеркинды, способные смастерить из булавок и жевательной резинки суперкомпьютер или универсальный чип-переводчик. Их инструменты - слова, причем звонкие и бессмысленные; они ненавидят друг друга. Закон вероятности не позволяет им уповать на постороннее вмешательство, остается рассчитывать на себя. Первое условие спасения - хотя бы немного взаимного доверия. После этого можно указывать на предметы и давать им имена.
Серьезная проблема: развитие пригодного в данной ситуации языка займет бесчисленные страницы, тем более что вместе с героями язык предстоит учить самому читателю. Чтобы добраться до уровня: "Слушай, я бывший физик. Давай-ка попробуем вот что...", придется написать не один том. Конец истории? Персонажи заговаривают друг друга до смерти.
НЕ ПОЙДЕТ!
Увы, вышеизложенный сюжет оказался в мусорной корзине, однако возня с языками не пропала даром: из нее вылупился "Враг мой".
Кстати, о переводах. "Враг мой" переведен на множество языков, и мне очень любопытно, каково впечатление читателя, познакомившегося с моими писаниями на другом языке. Например, по-немецки мой сборник "Manifest Destiny" называется "Erbfeinde". У меня это слово рождает ощущение городского совета по планированию, связанного правилами, законами, инструкциями и запретами, который лишает городской ландшафт человеческого содержания. Я заглянул в словарь: немецкое словечко переведено там как "наследственный враг", "старый недруг". "Враг мой" назван в немецком сборнике "Mem lieber Feind", то есть, насколько я понимаю, "Мой возлюбленный враг". А помните солдатскую песенку, которую распевает Дэвидж? Вот как она зазвучала по-немецки:
Grof und prachtig, Christ allmachtig,
Wer zur Holle sind denn wir?
Zicke, Zicke, verfluchte Kacke,
Das Geschwader В sind wir.
Показал бы вам японский вариант песенки, но почему-то не могу его найти в тексте перевода.
Мне удалось-таки довести тему изучения чужого языка до такого уровня, чтобы многие уже могли читать по-дракски, когда Дэвидж начинает учить маленького Заммиса истории его рода: "Наата ну ента ва, Заммис зеа дос Джерриба естай ва Шиген асаам наа денвадар".
Решив свою задачу, я занялся другим. Но уже спустя год почему-то засел за продолжение "Врага" - "Грядущий завет". Там опять толкутся люди и драки. Пришлось сохранить язык из "Врага", а также дракские обычаи, придуманные для "Врага", а для этого освежить в памяти содержание первой книги и даже составить словарик. Структура "Грядущего завета" ориентирована на Талман, дракскую Библию - философский труд, составленный драками и рассказывающий про драков дракам. Словарный состав потребовал, естественно, серьезного расширения, не говоря уже о сочинении самой священной книги...
Покончив с "Грядущим заветом", я опять попробовал заняться чем-то другим, в частности, созданием еще нескольких инопланетных языков кропотливая работа, требующая изрядного прилежания. Правда, племя в моем фантастическом рассказе "Божья шкатулка" просто обходится без вспомогательных глаголов и местоимений: член племени, у которого подвело брюхо, говорит попросту "голодный", вместо того чтобы завернуть сложный грамматический период. Если бы Аристотель родился в этом племени, то его знаменитейшее утверждение звучало бы просто как "А - А", хотя шекспировское "быть или не быть", наверное, устояло бы.
Еще у этого племени фатальные проблемы со звуком "л". Но вместо того чтобы заменить его другим звуком, они просто его опускают; на письме это отображается апострофом. То есть "Аристоте' - фи'ософ". Написав несколько страниц диалога на языке этого племени, я начал ускоренно лысеть.
Шло время, мои дипломы "Небьюла" и "Хьюго", полученные за "Врага", покрывались пылью. И вот через 17 лет после первого "Врага" я подписал контракт на новую книгу про драков, "Последний враг", написанную от лица драка. Уже на предварительном этапе работы я был вынужден взглянуть в глаза суровой правде: мое представление о самом себе как о добросовестном авторе, делающем кучу записей и набросков, не очень-то отвечает действительности. Пришлось снова штудировать свои же книги в поисках имен и языковых принципов. В результате произошел прорыв: в книге помещен словарик (он в самом конце), так что теперь есть куда заглядывать.
Собственный опыт научил меня не только необходимости все тщательно планировать и записывать, но и той истине, что инопланетные языки, как и имена инопланетян, должны быть понятны землянам и активно ими применяться во всяком случае, те языки, что фигурируют в фантастической литературе. Это в кино можно обходиться щебетом, рявканьем и свистом: персонажи там все равно до того плоские, что их высказывания можно пропускать мимо ушей. В книжке по-другому: приходится запоминать имена, а на чужих словечках хотя бы не спотыкаться, хотя лучше их все-таки понимать.
Когда писателю нужно дать своему персонажу инопланетное имя, он почему-то чаще всего останавливается на какой-то автоматной очереди сплошь апострофы, дефисы и звездочки. Сам видел взрослых мужчин и женщин, которые синели от удушья, пытаясь выдавить из себя надлежащие звукосочетания. У меня свой подход: если я сам могу без запинки произнести мои инопланетные имена и словечки, то и у читателя не должно возникнуть проблем. На всякий случай подскажу: представьте себе испанские, японские, урду-фонемы - и вперед.
Если честно, то ничего этого не случилось бы, если бы не мистер Микл, мой учитель в восьмом классе школы в Гаррисбурге, что в штате Пенсильвания. Его цель состояла в том, чтобы облегчить нам выбор иностранного языка в колледже. Делал он это просто: в первой четверти мы изучали латынь, во второй - французский, в третьей - немецкий, в четвертой - испанский. Особенности грамматики, глагольных форм, лексикона и исключения из правил не прошли даром: в колледже я с трудом изъяснялся даже по-английски.
