Владимир Покровский - Повести и Рассказы (сборник)
Однако если за тебя взялись высшие силы, то от них уже не сбежишь. Фаина его тут же нашла, новую одежду дала взамен порванной, деньгами снабдила и в следующий пункт гастролей направила. Правда, теперь все представительство взяла на себя, «врэменно», а ему лишь деньги отсчитывала. Теперь он только приезжал в намеченный город, поселялся в гостинице, ждал, когда ему принесут деньги, расписывался и тут же улепетывал со всех ног. Однако он все равно чувствовал себя плохо, ждал бед неминуемых и мечтал только об одном — чтоб все это скорей закончилось.
Оно и закончилось, как только в газетах заговорили о Хоре Трубецкого, о последствиях его концертов. Концертов больше давать не стали, зато появились сообщения, что все правоохранительные органы носом землю роют и разыскивают некоего И.О.Глухоухова то ли как основного свидетеля, то ли как основного подозреваемого в афере всероссийского масштаба.
Глухоухов стал скрываться, в чем ему очень хорошо помогала фея.
— Вы только не беспокойтеся, — говорила она. — Концерты уже за-кончилися, я так думаю, врэменно, зато деньги еще будут, у меня же ж еще один план родился.
Глухоухов даже уже не охал и не говорил «нет».
Между тем, действительно, новые денежки появились. Глухоухов в этих денежках только что не купался, только вот потратить их было трудно. Это всегда трудно сделать человеку, который находится в списке федерального розыска. Причем как Номер Один — уж слишком многих крупных людей зацепил он своим собственным персональным хором.
А денежки появились так. В городах, по которым прокатились гастроли Хора Трубецкого, стали поговаривать, что, мол, неподалеку есть человечек, не очень научный человечек — что да, то да, но который может сделать гарантированный отворот от Хора Трубецкого за определенную, довольно крупную мзду.
Человечка того берегли, в милицию не сдавали, а если бы даже он и сам попал туда по недоразумению или собственной оплошности, его бы оттуда в шесть секунд вызволили, вот какой важный был человечек.
Стояли к нему в очередь, принимал он каждого и каждому назначал цену отворота — судя по толщине кошелька клиента и еще по каким-то ему одному известным признакам. Одного мог бесплатно отворотить, а с другого запрашивал так, что глаза на лоб. И лечил всякий раз по-разному — одному таблетку какую даст, другому в морду, над третьим целую поэму прочитает на несуществующем языке, четвертому пропишет режим, а пятого так отпустит, только зыркнет да денежку отберет.
Как по имени его звали, того человечка, никому не известно, только по фамилии называли, а фамилия была — Ухоглухов. Был это представительный, даже толстый мужчина в летах, с бородой, откуда-то с юга, и будь он женщиной, всякий бы нашел у него сходство со знаменитой актрисой Фаиной Георгиевной Раневской — так-то не находили. И, главное, свирепый был — не поспорь, что ты! Но отвороты делал правильные, ни разу не обманул.
А потом и это закончилось, всех отворотил Ухоглухов, да и сам сгинул куда-то, словно его и не было. Остались только многочисленные группы поклонников Хора Трубецкого, которые друг у друга постоянно переписывают несколько коротеньких записей на мобильнике, сделанных во время концертов хора — надеются наткнуться на новую запись. Музыкальные критики эти записи прослушали и на все корки разделали — полная, говорят, чепуха на постном масле, с искусством даже рядом не стояло. А один так даже вообще оскорбительно про эту музыку отозвался — мозговая, говорит, отрыжка, мыслительный тик, трубный бред нездорового разума.
А и ладно, что отрыжка — ответили ему поклонники Хора Трубецкого, — а и пусть, зато как забирает, в какие выси уносит. Может, это отрыжка гениального мозга. А то, может, что все искусство — именно такая отрыжка оно и есть. Почему бы и нет? Кто доказал другое?
Они вместе собираются, позы Трубецкие принимают — ручки на животике скрещены, головка почти на правом плече, глазки скорбно полузакрыты, пятки вместе, носки врозь, и давай долдонить то, что осталось от наследия великого хора.
И число их, между прочим, растет, и даже иногда появляются среди них признанные эстеты. Несколько музыкальных групп родилось — последователей хора. Одна группа называется «Трубач», другая «Вибромастер», третья «Сантехника не позвали». Есть еще четвертая группа «Владимир Владимирович», но она, кажется, не про то. Песни поют длиннющие и занудные, перенимают «поэтику труб» у хора, но пока им до него далеко.
Так что, может, и права Фаина, и когда-нибудь личный персональный хор Ивана Глухоухова вновь будет востребован обществом. Пока же он под запретом.
Сам же Иван Глухоухов живет сейчас очень хорошо — как и обещала ему Фаина, он живет, как тот кум королю и как тот сыр в масле, катается. Арестовали его.
То ли Фаина чего-то не доглядела, то ли сам милиции на глаза попался, но сидит он сейчас в камере предварительного заключения, не скажу какого, но очень крупного города, и вся осевшая там братва относится к нему с исключительным уважением — во-первых, грев ему с воли шлют такой, какой братве и не снился, а во-вторых, Фаина среди братвы разъяснительную работу произвела, да так, что никому мало не показалось.
Саму Фаину к Ивану Глухоухову не пускают, потому что не закончилось следствие — Фаина очень этому огорчается, а Глухоухов наоборот. Он от нее отдыхает, набирается сил для ее новых пакостей, поскольку, говорят, скоро эта лафа закончится и его выпустят на свободу.
Потому что никаких обвинений ему пока не предъявлено, и вряд ли они предъявлены будут — крупные люди, пострадавшие от Хора Трубецкого, уже выздоровели, успокоились и вспоминают о тех временах, когда их донимала музыка, не столько с неудовольствием, сколько с неудовольствием ностальгическим. Так что сидит он в качестве основного свидетеля. А что он скажет? Он и так уже все сказал, и ему ни в чем не поверили. У него даже не смогли отнять деньги, найденные при нем, громадную кучу денег — но нет такого закона, чтоб просто так взять и отнять деньги у человека, против которого даже обвинения никакого не выдвинуто. Может, скоро будет, а пока нет.
Так что сидит он сейчас в предзаке, докатывает, как тот сыр в масле, свои последние счастливые денечки без феи, рассказывает братве о своих немыслимых приключениях, и ему верят — братва и не такому поверит.
Немножко хуже сложились дела у Николая Дмитриевича Посадского. Ему пришлось пережить очень неприятные дни — его уволили, на него завели уголовное дело, а Первое Лицо самолично оторвало ему ушной протез и на глазах у бедняги ботинками растоптало. Так что ходит он сейчас вообще без правого уха, прическу себе особую на голове соорудил, чтоб культи не было видно, но все же видят! Последнее время дела у него стали налаживаться. В самый тяжелый момент позвонила ему Фаина и, добрая душа, сделала ему протекцию к Ухоглухову, чтоб только через Николая Дмитриевича жители города Ольховцево могли с тем человечком связываться на предмет отворот сделать. Денег на этом деле Николай Дмитриевич приобрел и восстановил всеобщее уважение. Опять же в должности восстановлен, и Дворец ему отремонтировали так, что я тебе дам! Правда, вот зовут его теперь не иначе, как Одноухий.