Коллектив авторов - Полдень, XXI век (август 2012)
Откидываюсь в пилотском кресле и улыбаюсь. Смотрю на сине-зеленое перемигивание. На консоли больше нет желтых огоньков. Красных тоже нет, но желтые меня всегда раздражали больше. И стрелочка на экране теперь не промахивается мимо красного шарика и не упирается в большую лохматую звезду. Прекрасный день – сегодня мне никто не запретил получить удовольствие до конца. Преисполненный благодарности, аккуратно засовываю ключ капитану в нагрудный карман кителя. Говорю:
– Спасибо!
Ответа не жду. Спасибо и на том, что из рубки не выгнал. Все-таки он – капитан. А я – просто специалист. Пусть и дипломированный…
Антон Мостовой. Право на память (Повесть)
Серо и скучно теперь в осенней Содее, и даже дожди, как стали поговаривать, зачастили нарочно, чтобы за ближайшие три года напрочь размыть крышу и стены филармонического, с которого и так круглосуточно сыпется штукатурка. Молча мокнут мемориальные таблички на серых стенах двухэтажных домов. «Здесь жил и работал известный художник Билих Раштан». Да что вы говорите? Лучше бы перевесить её на двери кабака через две улицы, потому что жил он в основном там, или в квартиру теперь толстой и некрасивой Эли с Канатной. Если что-нибудь из того, что делал этот Билих, и можно назвать работой, то это происходило именно в её однокомнатной, с совмещённым санузлом и нервными соседями. Потом Эля давала ему денег, и он снова шёл в кабак. И только если каким-то чудом ему удавалось проснуться дома, то он зачем-то принимался рисовать. Но кто это помнит? Кто теперь может неспешно, держа собеседника за пуговицу, рассказать за Штруцхеля, которого вчера видели возле оперного, когда он торговал два билета в полцены, потому что в порт пришёл «Грозный», а к его Ринке по этому случаю – капитан Разон с двумя матросами. Матросы вышвырнули Штруцхеля, брившего вторую щёку, и встали возле двери, которую тут же заперла хитрая Ринка. «Грозный» стоит на капитальном, а этот Штруцхель кричит на весь бульвар, что матросов было десять и шестеро остались вместе с капитаном.
Люди теперь другие. Они понавешали табличек, на которые сами же и не смотрят, пробегая мимо на работу и обратно. А за Билиха пусть знают те, кому он набил морду, и те, кто защищал про него диссертацию. Но всё же Содея может ещё кое-что рассказать, особенно если слушают её не только те, кому положено по должности.
В одном из подвалов, недалеко от бывшей Герцогской, просиживал штаны и портил зрение за копейки некто Герштнер. Был он богат ювелирной мастерской, квартирой на втором этаже на Тёплом бульваре с окнами на море, женой, тёщей и несовершеннолетним, а значит, и непричастным, сыном Яшиком. К богатству своему Герштнер шёл с молодости, но в пути его были большие перерывы. Первый случился, когда он, ещё не лысый, решил практически бескорыстно увеселять отдыхающих, которых в Содею во все времена пёрло немало, роскошными прогулками по морю. Цены были невысоки, а накрытые на борту тихоходной баржи столики так и манили отобедать где-нибудь вдали от суеты, на бескрайних морских просторах, когда берег уже и не угадывается в белёсой дымке, а ровная волна с томительным шепотом плещется о борт. Но море не терпит ленивых, сытых и разомлевших, ему по нраву крепкие, жилистые, стремительные и решительные. И что удивительного в том, что часто яхта, полная любимчиков моря, подходила к плавучей харчевне вплотную, ссаживала абордажную команду и обучала сухопутных крыс суровым морским законам, попутно избавляя от совершенно ненужных в такой дали от берега украшений и денег? Прочего вреда пассажирам не причиняли, и вообще, как уверял Герштнер в суде, аттракцион «На абордаж!» входил в программу прогулки, а актёры, задействованные в нём, всего лишь собирали с благодарных зрителей плату. Но ему не поверили, может, потому, что он так и не назвал ни одного из актёров по имени, а может, потому, что дочка судьи с мужем, приехавшие навестить стареющего, но ещё крепкого тестя, во время такой прогулки лишились фамильного кольца с выгравированной змейкой, которая умела открывать и закрывать свои брильянтовые глаза. Кольцо так и не нашли, а Герштнер на десять лет переехал на подводные промыслы.
Выйдя на поверхность и подлечив шрамы от ненужных больше жабр, Герштнер, уже лысый, занялся налаживанием межнациональных связей. Он за умеренные деньги предлагал жильё зарубежным гостям, обычно артистам оригинального жанра, приезжавшим в Содею на кратковременные гастроли.
Именно его стараниями легендарный Холм по прозвищу Тихоня две недели прожил на хате у генерального прокурора, когда тот, сильно озабоченный приездом в Содею того самого Холма, сутками парился на усиленном режиме.
Тогда же Герштнер и открыл свою ювелирную мастерскую. Ведь часто случалось так, что разные люди просили его, как человека ответственного, передержать у себя пару дней кое-какое золотишко. Отказать Герштнер не мог, но привлекать к себе лишнее внимание тоже не хотел. И если в полупустой квартире или заброшенном подвале мешочек золотых изделий выглядел неродным и странным, то в ювелирной мастерской он мог лежать годами, не вызывая никакого интереса.
А чтобы всё было совсем по-настоящему, Герштнер не ограничился выписыванием поддельных квитанций на ремонт цепочек, которых иногда набиралось столько, что ими можно было обмотать памятник Рогнану, а действительно посадил в своей мастерской старого, подслеповатого мастера. Фридель Бернаро, бывший владелец «Рубина», после недолгих уговоров согласился из любви к искусству и небольшому, но стабильному заработку занять место под специально заговорённой яркой лампой, в окружении верстачков, тисочков и прочих печурок и тигелей.
Через полгодика Герштнер с удивлением заметил, что работа старого мастера вполне окупает мастерскую, самого Фриделя, а кроме того остаётся немного денег сверху. Сам Герштнер к тому времени уже подумывал прекращать налаживание добрососедских отношений с капризными зарубежными гостями, поэтому плотно сошёлся с Бернаро по поводу общей любви к драгоценностям и тишине. Вовремя закрывший магазин «Рубин» Фридель сразу смекнул, что к чему, и через какой-то годик выдал за Герштнера немного засидевшуюся в девках Санару, после чего со спокойной душой вышел на пенсию, оставив зятю так полюбившуюся ему мастерскую.
Но не успели Герштнеры отпраздновать второй день рождения своего сына Яшика, как бдительный Магздрав устроил им расставание на ещё одни десять лет. Кто-то из гастролёров засыпался, попал под стирание личности, а дотошные крючкотворы из вспоминательного отдела докопались в предоставленной памяти до ещё не совсем отошедшего от дел лысого содержателя ювелирной мастерской и целой сети квартир по всей красавице Содее, представляемых в свободный найм с почасовой оплатой.
