Томас Шерред - Неоцененная попытка
Ни мистер Лавиада, ни я не могли уничтожить изобретение, так как это неизбежно сказалось бы отрицательно на проведении необходимых для человечества исследований. Мы не хотели и не хотим обогащаться сами или способствовать обогащению какого-то узкого круга лиц, тайно используя свое открытие и оберегая его секрет, даже если бы сохранение тайны было возможным. Что касается единственной альтернативы, - тут я обратился непосредственно к судье Бронсону, известному юристу-либералу, - то после второй мировой войны все исследования и практические работы в области атомной энергии находятся якобы под контролем гражданской комиссии, а фактически под покровительством и контролем армии и военно-морского флота. Эти контроль и покровительство, как охотно подтвердит любой компетентный физик, оказались не чем иным, как дымовой завесой, призванной скрывать узколобые реакционные взгляды и концепции, ужасающее невежество и массу просчетов. Ныне наша страна, как и любое другое государство, которое безрассудно доверяется косной военщине, отстала на многие годы в области мирного использования ядерной энергии. Мы были и остаемся твердо убеждены в том, что даже малейший намек на потенциальные возможности и масштабы изобретения мистера Лавиады привел бы в нынешних обстоятельствах к немедленной конфискации патента, каким бы надежным он ни был. Мистер Лавиада никогда не подавал и не подаст патентной заявки. Мы оба считаем, что такое изобретение должно стать достоянием не отдельного лица, не группы или корпорации и даже не одной страны, а всего мира и всего человечества. Мы знаем и горим желанием доказать, что внутренняя и внешняя политика не только Соединенных Штатов Америки, но и многих других стран мира находится под влиянием, а подчас и контролем узких, замкнутых группировок, манипулирующих политическими доктринами и человеческими жизнями в угоду собственным интересам.
В зале суда царила угрюмая тишина, наэлектризованная ненавистью и недоверием.
- Секретные договоры, например, и злобная, лживая пропаганда слишком долго вершат судьбами и разжигают в людях ненависть к себе подобным; слишком долго почтенные жулики скрытно смердят на незаслуженно занимаемых ими высоких постах. Наше изобретение сделает невозможным предательство и ложь. Обязательно сделает - чтобы облик и судьбу мира не опалила смертоносным огнем атомная война. Все наши фильмы были созданы во имя той конечной цели. Поначалу мы искали богатства и известности, но лишь для того, чтобы открыть международной общественности непреложную правду. И мы сделали все возможное. Отныне пусть суд возьмет на себя бремя, которое несли мы. Мы не виновны ни в государственной измене, ни в обмане; единственная наша вина - глубокий и искренний гуманизм. Мистер Лавиада поручил мне сообщить суду и всему миру, что до сих пор не мог передать свое изобретение человечеству и обратить его на благо общества.
Судебная коллегия молча взирала на меня. Иностранные представители ерзали на краешках стульев, ожидая, что суд без долгих слов тут же приговорит нас к расстрелу; военные кипели от гнева, а репортеры наперегонки со временем лихорадочно строчили карандашами. От напряжения у меня пересохло в горле. Речь, которую мы с Самюэлсом накануне отрепетировали, была горькой и неудобоваримой пилюлей. Что же дальше?
Самюэле плавно поднялся из-за стола.
- С позволения суда мистер Левко сделал несколько поразительных заявлений. Поразительных, но, безусловно, искренних и, несомненно, либо доказуемых, либо недоказуемых. Так представим же доказательства!
Он направился к двери комнаты, отведенной нам для консультаций. Пока сотни глаз неотступно следили за ним, я потихоньку отошел от свидетельского места и стал ждать.
Самюэле вкатил в зал "радиолу", Майк тотчас поднялся.
Казалось, воздух в зале сгустился от шепота, сквозившего разочарованием. Самюэле подкатил аппарат прямо к столу судебной коллегии.
Телевизионщики нацелили длиннорылые камеры, Самюэле невозмутимо повернулся к судьям.
- Мистер Лавиада и мистер Левко продемонстрируют вам... Я полагаю, со стороны обвинения возражений не будет? - Он явно вызывал их на бой.
Один из обвинителей был уже на ногах. Он неуверенно раскрыл рот, но передумал и опустился на стул. Головы тут же склонились одна к другой обвинение совещалось.
Самюэле одним глазом следил за судьями, другим - за аудиторией.
- С позволения суда нужно свободное пространство. Если судебный пристав поможет... Благодарю вас, сэр.
Длинные столы были с резким скрипом отодвинуты в сторону. Все глаза впились в Самюэлса. Две долгие секунды он стоял молча, затем повернулся и пошел к своему столу.
- Мистер Левко! - Он отвесил мне официальный поклон и сел.
Теперь весь зал сверлил глазами меня и Майка; тот подошел к аппарату и молча ждал. Я откашлялся и обернулся лицом к судебной коллегии, словно не замечая установленных на свидетельском месте микрофонов.
- Судья Бронсон.
Он внимательно посмотрел сначала на меня, потом на Майка.
- Да, мистер Левко?
- Ваши справедливость и непредвзятость общеизвестны.
Уголки его рта опустились, он нахмурился.
- Не согласитесь ли вы помочь нам доказать, что всякие обманы и трюки тут исключены?
Бронсон обдумал мою просьбу и медленно кивнул в знак согласия. Обвинители заявили протест, который был отклонен.
- Назовите, пожалуйста, поточнее какое-нибудь место, где вы находились в какое-то определенное время. Любое место, где, как вы совершенно уверены и можете под присягой подтвердить, не было ни скрытых кинокамер, ни наблюдений.
Судья задумался. Шли секунды, минуты, напряжение звенело струной, я затаил дыхание. Наконец он произнес: - Тысяча девятьсот восемнадцатый год, одиннадцатое ноября.
Майк пошептал мне на ухо. Я спросил: - Не укажете ли время суток более определенно?
Судья Бронсон взглянул на Майка.
- Ровно одиннадцать утра. Час, когда было подписано перемирие. - Он умолк, затем продолжил: - Ниагарский водопад. Ниагарский водопад, штат Нью-Йорк.
В тишине защелкали рычажки аппарата, опять послышался шепот Майка. Я сказал: - Надо выключить свет.
Судебный пристав встал.
- Смотрите, пожалуйста, на стену, левее, вон туда.
Мне кажется, если судья Кассел немного отодвинет назад кресло... Мы готовы.
Бронсон посмотрел на меня и перевел взгляд на левую стену зала: - Я тоже.
Верхний свет погас, до меня долетело ворчание телеоператоров. Я тронул Майка за плечо.
- Выдай им, Майк!
Все мы в душе актеры, и Майк не исключение. Внезапно из ниоткуда вниз в бездну хлынул отливающий ледяным блеском сокрушительный поток. Ниагарский водопад.
