Алекс Норк - Еще не вечер
Шло на жару.
Но еще не пришло, поэтому неторопливая прогулка по малолюдной в это время улице была приятна от внутреннего и окружающего спокойствия — бывают такие «гармонии», когда жизнь сама говорит, что жить хорошо!
Хорошо… однако скучновато немного, поэтому голова скоро не выдержала приятной, но, пустоты, и в ней завертелись полезные мысли.
Молодой дьякон фигура пока малопонятная. Запрошенная еще вчера информация по нему два часа назад поступила, и в связи с ней он сделал уже новый запрос. С иконой псковской надо скорей разобраться, у настоятеля сегодня службы в соборе нет, просил не церемониться — звонить ему, он подъедет для экспертизы. Идея с подменой иконы шефу тоже понравилась… вдруг Владимир почувствовал — возникла к ней дополнительная: что если убитый священник сам был участником криминальной схемы с подменой иконы?.. Предварительно договорились, что нанесут ему легкую травму, такого рода «алиби» в уголовных делах не новинка. Но имитацию нападения подельники превратили в нападение настоящее: убрали «своего». Действовали при этом не дилетанты, а хорошо подготовленные профессионалы. И никуда они не спешили, оказавшись внутри. Ярославские иконы и неожиданный побег — хорошо продуманный сценарий запутать следствие.
Недавно по известному телеканалу он видел передачу о подделках картин, там прямо говорилось — профессиональную подделку от подлинника отличить бывает, ну, крайне сложно.
Вспомнился еще раз странный переход священника с должности проректора семинарии на «практическую» работу… а почему, кстати, сюда? В столице губернии куча церквей, места там не нашлось?
* * *Прокурор в генеральском кабинете сразу почувствовал к себе дружелюбие; оказалось, шеф его нынешний знал отца, когда еще начинал работать молодым следователем прокуратуры.
— И тебя, Витя, пару раз видел на воскресном отдыхе на озерах.
От воспоминаний скоро перешли на серьезное.
— Ты с мэрией держись на дистанции. Знаю, соблазнять будут. Участок, дармовой почти, для дачки предложат, еще что-нибудь — затягивать обязательно станут. Спуску не давай, но и в мелочи их не лезь. С мелким землеотводом они все равно обхитрят, десять причин придумают, ты тут время не трать. То же самое — приписки разные по ремонтам тепло-водосетей и прочего: по мелочи не уличишь, но показывать надо — контроль есть и «по-крупному» попадутся. О серьезных нарушениях кое-что наперед знать будешь. Вот тебе папочка. Тут материал на помощника мэра. По сроку давности ему еще два года на нас работать.
— То есть, осведомитель?
— И надо сказать, отрабатывает на все сто процентов. На связь с ним выходи по мобильному телефону, встречайся, таков уговор, только лично.
— Спасибо. Извините за неприятный вопрос: в самой прокуратуре у меня чисто?
— Пока чисто. Но чисто, Виктор, само по себе не бывает — люди должны постоянно чувствовать жесткий присмотр. Не знаю, какие правила ты для себя выработал, а у меня есть одно очень четкое: не доверять.
Он сам себе так не раз говорил — однако не получается, протестует что-то внутри.
— Тяжелое правило.
— А мы где живем?.. В тяжелой стране. Посмотри, чуть кому-то благополучнее стало, он уже патриот, верит в Россию, голосит про ее великое будущее. Хотя сам для этого будущего палец о палец не ударяет — всё внимание только на свой карман. Прав Чаадаев, цивилизацию мы упустили. Ведь цивилизация, если переводить с любого европейского языка, это и есть гражданское общество.
— То есть — соблюдение закона.
— Вот не совсем. Закон у нас, например, при товарище Сталине очень даже соблюдали, и если бы он захотел — уголовную шушеру задавил бы легко. Соблюдали бы почти на сто процентов. Но! Из-за страха. А как в Европе?
Принесли хорошо сваренный кофе.
Хозяин подождал, пока кабинет покинут.
— А в Европе — конкуренция, которая постоянно усиливалась с ростом населения. Конкуренция на всех уровнях: среди ремесленников, торговцев, верхнего владетельного сословия, которое нуждалось в военной поддержке своего населения и потому остерегалось очень его угнетать. А в результате вырабатывалась система обязательств, которая балансировала все интересы, другими словами — закон, соблюдавшийся в основном не из страха, а пониманием общей от этого выгоды. И параллельно формировалась антипатия к людям, законом пренебрегающим. У нас прямо наоборот: каждый над «нижними» — неподотчетный никому господин, то есть закон писан «нижним», не для него, — голос — спокойный, уверенный, но с напряженной ноткою всё же. — И при всех режимах так было: царском, коммунистическом, криминально-демократическом нашем. Что хорошего, спрашивается, такая система дать может?
— Отец, в начале 90-х, когда обнищанье резко пошло, очень переживал и говорил часто: «Ну что бедный для богатого сделает? В царской России этого не понимали, и возили всё до булавок из заграницы. Теперь так же пойдет».
— В самую точку!
— И считаете, изменений не будет?
— А их кто-нибудь хочет? Да, обиженные-придавленные хотят, только переведи их на ступеньку-две выше — сами начнут творить то же самое.
— Получается, выхода нет?
Хозяин улыбнулся как чему-то очень наивному:
— Так спрашивали во все века истории человечества. И во все века всё хорошее делали одиночки. Просто не бойся такой судьбы.
Он сделал глоточек кофе и сменил тему:
— Что там с убийством священника? Нам уже секретарь Патриарха два раза звонил.
— Перспектива раскрытия небольшая. Предварительная версия: действовали дилетанты, убивать не хотели, шли по чьей-то наводке украсть иконы, испугались — в результате ничего не взяли. Есть и другая версия, но очень пока сырая. И тоже тянет, скорее всего, на висяк.
— Ну, тем более, сам понимаешь, как важно провести весь комплекс следственных мероприятий, чтобы комар носа не подточил.
Виктор спросил к концу разговора про Черный лес — был ли там действительно засекреченный институт, и о пропаже людей.
Ожидал услышать в ответ про надуманную газетчиками чепуху, но вышло иначе:
— Мальчик не при тебе в том лесу пропал?
— При мне, из нашего даже подъезда.
Генерал сделал паузу — то ли вспоминая, то ли раздумывая, и в лице, показалось Виктору, появилось мрачноватое выражение.
— Да, так вот, потом, с интервалами в несколько лет, еще странности были — со взрослыми уже, не с детьми.
— И неоспоримо, что именно в Черном лесу?
— Оспоримо, конечно, не так очевидно, как с тем несчастным ребенком. Однако с большим подозреньем на Черный лес.
