Георгий Гуревич - Иней на пальмах
- Если хочешь знать, я могу тебе рассказать, что я бы сделал, будь у меня полтора миллиона. Я открыл бы университет - да. да, первоклассный университет: светлые лаборатории, лучшие профессора, самые толковые студенты со всей Америки. И отметь, все это из любви к бедным молодым студентам, которые работают официантами и дворниками, чтобы заплатить за свои учебники и грошовые обеды, из чистой благотворительности, в кредит, с уплатой в рассрочку после окончания. Я ручаюсь, что через десять лет я задушу все другие платные университеты и колледжи. Я один буду поставлять инженеров в стальные тресты, химиков на газовые заводы, физиков для атомной промышленности. Мои люди будут изобретать снаряды и броню, газы и противогазы, самолеты и зенитные орудия. Я буду изготовлять целые партии болтунов высшего класса - католикам и протестантам, республиканцам и демократам - за одинаковую цену. Остановка за небольшим - полтора миллиона! Полтора миллиона - пустяк для колбасника Чилла, а для бедняка Фредди - недоступная вершина.
- Ты хочешь торговать инженерами, как неграми, - сказал я с отвращением.
- Да. да, торговать! - вскричал Фредди. - Я хочу делать большие деньги все равно на чем. Шеф продает требуху и вонючие кишки - он столп общества. Доктора делают свой бизнес на болезнях, преподобные проповедники - на царстве божьем. У нас есть короли рельсов, нефти, газов, короли газетной лжи и кинолжи. Одни короли торгуют голосами голосами избирателей, конечно, другие - ногами, я имею в виду ноги футболистов, третьи - кулаками боксеров, их выбитыми зубами и сломанными носами. А я собираюсь торговать мозгами. Король мозгов Альфред Палома! Как это звучит? Не хуже, чем говяжий король?
- Ты пойми, Аллэн: наука - это средство делать деньги, такое же средство, как футбол, политика или скотобойни. Есть два сорта людей волки, и бараны. Боюсь, что ты профессиональный баран. Ты рожден, чтобы тебя стригли. У тебя в голове в три раза больше, чем у меня, но без меня ты не смог найти работу. И дальше будет то же самое. Я буду продавать чужие мозги и богатеть, а ты со своими химерами зачахнешь. На бирже не котируются бредни, на них нет спроса. Тебе лучше было бы ехать в Россию, красные любят фантазеров. Я думаю, что ты недаром изучал русский язык, наверное, у тебя бабушка славянка. Я давно замечал, что в тебе есть что-то неамериканское.
- Ну, знаешь, - сказал я сквозь зубы, окончательно теряя равновесие. Я не знаю, кто из нас двоих настоящий американец. Мои предки приехали на "Майском цветке" и, когда они варили дикого индюка, твои объедались макаронами.
Фредди ушел, обидевшись, но я даже не заметил его ухода. Я был сбит с толку окончательно. Фредди сказал странные слова: "тебе лучше было бы ехать в Россию".
Неужели он прав и нужно быть красным, чтобы задумывать полезные проекты? Неужели нельзя быть творцом, честным человеком и настоящим американцем одновременно? Нет, я отказывался верить Фредди.
Глава 8
ДНЯ два или три совершенно обескураженный я не притрагивался к своим расчетам. Но отказаться от них я уже не мог. Слишком много было сделано, чтобы отступить. И я постепенно доказал себе, что мой приятель ошибся. Фредди не ученый и не инженер, он деляга. Своих взглядов у него нет, вероятно, он повторяет взгляды Чилла. Но в Америке немало честных и умных людей, которые поймут меня и поддержат.
Подумав, я решил посоветоваться с Клэем. Я знал, что мой прежний начальник - талантливый человек. Клэй был слишком ленив, чтобы придумывать новое, но советчик он был превосходный. Я уже говорил об этом.
Клэй выслушал меня внимательно, серьезно и даже терпеливо, хотя я задержал его по дороге к стойке. Когда я кончил, он подумал, нахмурив высокий лоб, а затем сказал неожиданно:
- Я был лучшего мнения о вас, Аллэн.
У меня дух захватило от таких слов. Неужели Клэй видит ошибку? Где? В чем?
А Клэй молчал, поглядывая на бокал, где для него уже был приготовлен коктэйль с внушительным названием "Чудовищный".
- Я говорю не о технической мысли, - сказал он, наконец. - Идея интересна и правильно разрабатывается. Вам придется еще поломать голову, как связать плотину с берегом, чтобы весь массив не пополз у вас вниз по реке, как горный ледник. Но все это разрешимо. Вы можете поставить вашу плотину на небольшом подъеме, так чтобы вперед она не могла двигаться, а сзади на нее напирала вода. Все это можно выяснить в лаборатории и найти нужное решение. Мне непонятно другое: зачем вы затеяли все это?
Наученный горьким опытом, я уже не решался говорить о миллионе безработных.
- Конечно, - продолжал Клэй, - вы мечтаете стать миллионером. Все мы болеем этим в детстве. Но это мираж. На самом деле вам достанутся крохи, а барыши - Чиллу.
- Ваша идея принесет ему десять или сто миллионов. Он заработает их на поставке льда. Но какое вам дело до Чилла? Вы сыты, обуты, одеты, сидите в тепле... тепла здесь даже слишком много. Какой вам смысл ломать голову для того, чтобы Чилл стоил на сто миллионов больше? Вы потратите десять лет жизни и что в результате? Сегодня рабочие несут свои центы и доллары электрическим королям Смиту, Джонсу и Робинсону. Благодаря вам эти центы и доллары поплывут в новую монополию, где председателем будет Чилл, а пайщиками те же Смит, Джонс и Робинсон. А вы будете, как белка в колесе, - десять лет мчаться на месте и все ради того, чтобы изменилась вывеска. Стыдитесь, я был о вас лучшего мнения.
Вот и все, что сказал мне Клэй. Но, поспорив с ним мысленно, я доказал себе, что Клэя тоже незачем слушать. "Подумаешь, - говорил я себе, этакий пьяный буддизм, высокомерное созерцание коктейля. Просто Клэй растворил в спирте волю, ум и способности. И это очень жаль, потому что надо быть талантливым человеком, чтобы так на ходу бросить мысль о наклонном ложе для плотины".
Нет, это было не по мне - все порицать и ничего не делать. Я решил, что Фредди не настоящий инженер, а Клэй не настоящий американец.
Но где-нибудь, думал я, есть и настоящие люди. И когда кончится срок моего контракта, я поеду в Штаты и найду их. Конечно, это будет нелегко, но нехоженые пути никогда не бывают легкими.
Правда, прежде чем строить, надо было еще разгадать тайну русского льда, но я не сомневался, что это будет сделано.
- Если русские смогли, сможем и мы, - говорил я себе. - Я сам займусь исследованиями, если понадобится.
В те дни мне все казалось нипочем. Я чувствовал себя сильным, бодрым и энергичным Я готов был сражаться с миром один на один и положить его на обе лопатки. Мне хотелось петь во время работы и улыбаться наедине с собой. Это было в те дни, когда я ждал Милли.
Я еще ни разу не упоминал о ней и не без причины. Мы познакомились и расстались еще до начала повествования. Когда я приехал из армии, Милли была студенткой. Она занималась историей прикладного искусства - одним из тех милых предметов, которые специально выдуманы для девушек, не нуждающихся в заработке. Ее отец был частнопрактикующий врач, довольно известный у себя в Индианополисе.
