Говард Фаст - Разум божий. Рассказы
В обеденный перерыв улицы заполнились народом. От трещины, ставшей к этому времени узкой пещерой, исходил отчетливый запах тухлятины, такой тяжелый и неприятный, что полдюжины наиболее чувствительных желудков вывернуло наизнанку; а к часу дня лопнули водопроводные магистрали, и «Кон Эдисон» пришлось отключить не только газ, но и высоковольтные линии. В 14.10 наружу показался первый мусор.
Сначала он лишь слабо пробивался сквозь расщелину, но уже через час разлом расширился до трех футов, близлежащие постройки начали оседать и давать трещины, посыпался кирпич, и мусор мощным потоком, как лава из проснувшегося вулкана, устремился по Уолл-стрит. Конторы закрылись, служащие бросились наутек; маклеры, банкиры, секретарши — все без разбора пробирались через груды мусора. Несмотря на все усилия полиции и пожарных, несмотря на героические действия экипажей полицейских вертолетов, пять человек были засыпаны прибывающим мусором или заблокированы в аварийных зданиях. К пяти часам гора мусора достигла высоты десятиэтажного дома; отбросы стали растекаться в одну сторону по Бродвею, а в другую — по Ист-Ривер-драйв. Потом, словно древний вулкан, гора взорвалась, и мусор в течение часа падал на Манхэттен, как когда-то на Помпеи падал пепел.
Потом все быстро и внезапно прекратилось — так внезапно, что мэр так и не успел покинуть свой кабинет, продолжая сидеть и глядеть в окно на мусорный ковер, окружавший городскую ратушу.
Он поднял трубку телефона и, к удивлению своему, обнаружил, что связь еще работает. Он включил персональную линию; электрические импульсы пробились сквозь мусор, и в кабинете профессора Хеплмейера зазвонил телефон.
— Хеплмейер слушает, — сказал профессор.
— Это мэр.
— О, да-да. Я слышал. Мне очень жаль. Все уже кончилось?
— Похоже, что так, — ответил мэр.
— А Эрнест Силверман?
— О нем никаких известий, — сказал мэр.
— Очень учтиво с вашей стороны, что вы позвонили мне.
— Здесь столько мусора.
— Около двух миллионов тонн? — осторожно поинтересовался профессор.
— Может, чуть больше, может, чуть меньше. Как вы думаете, если чуть-чуть передвинуть обруч…
Профессор, не дослушав, повесил трубку и пошел на кухню, где его жена тушила говядину. Она поинтересовалась, кто звонил.
— Мэр.
— Да?
— Он хочет передвинуть обруч.
— Думаю, он очень предусмотрителен, раз сначала посоветовался с тобой.
— О, да. Да, в самом деле, — сказал профессор Хеплмейер, — мне надо подумать об этом.
— Надо так надо, — покорно отозвалась жена.
НЛО
— Ты никогда не читаешь в постели, — сказал мистер Натли своей жене.
— Раньше читала, ты просто забыл, — возразила миссис Натли. — Но со временем мне стало нравиться просто лежать и думать. Чтобы собрать свою голову вместе — так говорят дети.
— Завидую. Ты всегда быстро засыпаешь.
— Не совсем так. Обычно, — ответила она. — Я думаю, просто женщины меньше мужчин переживают из-за пустяков.
— Меня это вовсе не волнует, — запротестовал мистер Натли, откладывая в сторону последний номер журнала «Нью-Йоркер» и выключая свет, — хотя и нахожу это чертовски неприятным. Дело не в бессоннице. Просто в голову иногда приходит мысль, которую трудно оттуда выбить.
— Сейчас тебе тоже пришла в голову такая мысль?
— Как сказать… Этот Ральф Томсон мне словно гвоздь в заднице, если это можно назвать мыслью.
— Во всяком случае, это не повод для бессонницы. Должна заметить, что он всегда казался мне довольно милым — как сосед. Мы иногда бываем хуже.
— Возможно.
— Почему ты так настроен против него? — спросила миссис Натли, подтягивая одеяло к подбородку.
— Потому что я никак не могу понять, когда он говорит серьезно, а когда — нет. Не выношу художников и писателей, а его больше всех. То, что я таскаюсь в город каждое утро и честно вкалываю целый день, делает меня, как он выражается, членом истеблишмента, а также объектом приложения его сомнительного чувства юмора.
— Ты этим расстроен?
— Нет, не расстроен. Но почему проходит час, прежде чем я нахожу достойный остроумный ответ на насмешку этой лошадиной задницы?
— Потому что ты честен и благопристоен, за что я тебе благодарна. Что он еще ляпнул?
— Главное не что, а как он это сказал, — ответил мистер Натли. — Таинственно-насмешливо. Он сказал, что видел, как летающая тарелка прилетела со стороны заходящего солнца и опустилась в долину за холмом.
— Ха! Это даже не остроумно. Ты, наверно, попался на крючок и стал доказывать, что летающих тарелок не бывает.
— Я хочу спать, — сказал мистер Натли. Он отвернулся, устроился поудобнее под одеялом и затих. Через минуту или две он поинтересовался, спит ли миссис Натли.
— Что-то не спится.
— Да, я ответил: почему бы тогда ему не сходить туда и не посмотреть на тарелку, раз он точно знает, где она приземлилась? А он сказал, что не хочет нарушать границы собственности миллионеров.
— Он действительно считает нас миллионерами?
— Человек, встречающий летающие тарелки, может думать все что угодно. Куда катится наша страна? Когда я был маленьким, никто и думать не думал об этих летающих тарелках. Тогда никого не грабили, никто не принимал наркотики. Я хочу спросить: ты, когда была маленькой, видела хоть одну летающую тарелку?
— Может быть, тогда их просто не было? — предположила миссис Натли.
— Конечно, их не было.
— Нет, я хотела сказать, что их не было тогда, а сейчас они есть.
— Ерунда.
— Ну, может быть, не совсем, — мягко сказала миссис Натли, — многие люди их видят.
— Это доказывает только, что мир заполнили ненормальные. Что может быть глупее летающих тарелок? К чему все это?
— Может из любопытства?
— О чем ты?
— Ну, — объяснила миссис Натли, — мы любопытны, они любопытны. Почему нет?
— Вот именно такое направление мыслей и представляет сегодня самую главную опасность. Идиотские предположения, не имеющие под собой никаких оснований. Ты знаешь, что вчера из-за того, что кто-то высказал нелепое предположение, а репортеры его подхватили, биржевой курс упал на десять пунктов? Если бы ты и тебе подобные крепче стояли на земле, а не витали в облаках, нам всем жилось бы лучше.
— Кого ты называешь людьми, подобными мне?
— Тех, кто ничего не знает о мире, в котором живет.
— Как я? — мягко спросила миссис Натли. Она вообще редко сердилась.
— Ну скажи, чем ты занята весь день здесь, в пригороде, в шестидесяти милях от Нью-Йорка?
— Я занята делами, — кротко ответила она.
