Олег Котенко - На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор
Мы вышли из города, когда только занимался рассвет. У ворот стояла машина. Джип. Поблескивал эмалированный овал: "Ford". Я сел за руль, привычным движением повернул ключ зажигания. А ведь раньше водить машину я не умел. Последний дар?.. Чибис показывал дорогу. Джип долго прыгал по ухабам, два раза увяз в черезчур влажной почве - рядом болото. Наконец, выехал на сравнительно ровный участок. Я вышел. Мелкие камни усыпали сухую, даже растрескавшуюся от сухости землю. - Вот, - Чибис обвел рукой кусочек пустыни среди болотистых равнин. - Это путь домой... для тебя. - И что я должен делать? Он посмотрел на меня странными глазами. - Ты должен уйти - вот и все. Вперед, не задерживайся. Но я стоял. Сотни вопросов, которым суждено остаться без ответа, роились в голове. Что было? Что будет? Кем я был? Кем стану? - Что будет с кораблем? - брякнул я первое, что пришло на ум. - С тобой? - Мы... - Чибис помедлил. - Скорее всего, просто исчезнем. Твой уход вычеркнет нас из этого мира. А если останешься - это вычеркнет мир из списков Вселенной. Надеюсь, понимаешь? - Но ведь все было... хорошо. Я действительно был счастлив здесь. Что же произошло? Что помешало счастью длиться? - Не задавай мне вопросов, на которые никто не сможет дать ответа. Случилось так, как случилось, судьбу назад не повернешь. Чего уж гадать? - И совсем ничего нельзя исправить? Я цеплялся на свое призрачное счастье, как утопающий за обломок доски. Эгоист, жалкий эгоист... - Ничего... Иди... Хорошо, скажу. Миров, знаешь ли, великое множество. Не надо быть уверенным, что мир, в который попадешь сейчас, будет твоим родным. Но там ты уже не сможешь навредить нам. Не думай, что я стал относиться к тебе как-то по другому. И мне тоже жаль. Но так надо, никуда не денешься. Из голоса маленького Чибиса исчезла прежняя уверенность и твердость. Он смотрел в даль. Размышлял о собственной судьбе. Хотя, она его, наверное, не очень и заботила. Будет еще один Женя, будет еще один корабль. Все повторится, кроме меня. - Желаю тебе никогда не остаться в одиночестве, - сказал Чибис и я понял, что это последние его слова. - Желаю тебе никогда не увидеть, как ликуют птицы в пустом городе. Я увидел у себя под ногами кромку диска. Диск лежал на земле, переливаясь всеми цветами радуги. Надо лишь шагнуть туда, сделать один маленький шаг. Я продолжал надеяться, что не хватит смелости... Черт. Прощай все. Может, еще увидимся...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА.
"Жизнь нашу можно удобно сравнивать со
своенравною рекою, на поверхности
которой плавает челн, иногда укачиваемый
тихоструйною волною, нередко же
задержанный в своем движении мелью и
разбиваемый о подводный камень.
Нужно ли упоминать, что сей утлый челн
на рынке скоропреходящего времени
есть не кто иной, как сам человек?"
Козьма Прутков
Он пришел - появился - глухой ночью. Как и полагается в таких случаях. Огляделся по сторонам и тьма, кажется, не была преградой для его взора. Кем он был? Человеком, наверное. Странным человеком с очень печальными глазами, но этой грусти никто не заметил, потому что была ночь.
* * *
- Душонку-то отдай, падлюка! Слышь, душу, говорю, отдай! Тощий парень с бледным лицом и всклокоченными волосами балансировал на краю крыши. Сзади полукругом стояли любопытствующие, а впереди всех - толстяк в черном пиджаке на голое тело. Он алчно протягивал к к парню пятерню. Тот мусолил значок Союза мечтателей, то отрывая его от рубашки, то вешая обратно. Толстяк что-то долго говорил, обернувшись к людям, но краем глаза следил за парнем. Едва тот взглядывал вниз, как толстяк орал во все горло: - Душу отдай, сволочь! Прыгать он собралси, гляди ка! А с душонкой что? Отдай, мать твою! Среди толпы наблюдателей выделялся один человек - явно приезжий. Он был одет в светло-коричневые брюки и клетчатую рубашку на выпуск. Он не проявлял никакой заинтересованности в происходящем, просто стоял и смотрел, как затравленно оглядывается парень. Наконец, когда парень не выдержал и завопил: "Да забирайте ее к черту!", проговорил: - Домечтался, мля... Развернулся и пошел к будочке, чтобы спуститься вниз. Толстяк тогда удовлетворенно улыбнулся и потер руки, растопырил пальцы, чтобы поймать _ее_. Парень снял с шеи цепочку - на ней болтался маленький прямоугольный его портретик. И сразу как-то сник, померк. Он без сожаления поглядел на себя - с портрета улыбалось жизнерадостное молодое лицо - и бросил _душу_ в руки толстяку. Толпа загалдела: - Давай, прыгай, да! Парень безразлично повернулся и без промедления шагнул в пустоту. Наблюдатели ринулись вперед, чтобы посмотреть, как летит, кувыркаясь, тело и как оно шмякнется о тротуар. Приезжий вышел из подъезда, брезгливо поморщился и зашагал, засунув левую руку в карман брюк. Если бы он надумал сигануть с крыши, никто бы не стал устраивать многолюдных представлений - за свою душу он не цеплялся. Да и не было ее у него, по хорошему счету. На шее висел не миниатюрный портрет, нарисованный умелой рукой мастера, а простая фотография с именем и фамилией на обороте: Федор Колымов.
* * *
Евгений взял в руки следующую папку. Тадеуш Богуславский, поляк, шестьдесят третьего года рождения, образование... гм... ну да ладно. На фотографии - молодой мужчина со странным взглядом. Диагноз еще не поставлен, но тут уж все ясно... Этому жить недолго осталось. Он, скорее всего, и сам это понимает, но верить не хочет. Так всегда с этими больными. В онкологию так просто не отправляют. В дверь постучали. - Войдите! Пациент? Нет, не похож, слишком живое лицо. Такой бы даже в поликлинику не пошел. Евгений попытался разгадать мысли по тому, чего люди обычно даже не замечают: мимолетным жестам, мимике, направлению взгляда и прочим мелочам. Не вышло. Этот был словно манекен - как пластмасса застыла, так и есть. Евгений изобразил крайнюю усталость. Впрочем, особого артистического таланта тут и не требовалось; близился вечер, а за спиной рабочий день. - Ты в страсти горестной находишь наслажденье... Евгений моментально вонзил взгляд в переносицу пришельца. Кто же ты, черт возьми, такой?! Из разряда тех, кто до скончания веков останется "вшивым интеллигентом"; словосочетание давно утратившее оскорбительный смысл. - Тебе приятно слезы лить, напрасным пламенем томить воображенье и в сердце тихое уныние таить... Евгений выбрал именно это стихотворение для пароля, потому что, как сам считал, написано оно о нем. Нытике-эгоисте. Пришелец, наконец, расслабился, улыбнулся и лицо его тотчас ожило, изменилось выражение. Перед Евгением предстал приятной наружности молодой человек с блестящими глазами. Протянул Евгению руку. - Савва, - голос его тоже немного изменился. - Евгений... - Тараканы в больнице не водятся? А то, знаете ли, ложиться придется и не хотелось бы... обитать в обществе сиих насекомых, - Савва сделал ударение на слове "насекомых". Наверное, не увидел понимания на лице доктора. "Ну конечно, он говорит о "жучках". - Нет, у нас... повсюду... полная стерильность, - промямлил Евгений. Савва упал в удобное кресло - не на убогий стульчик для посетителей. Принялся осматривать потолок. Что он там надеялся увидеть?.. Слова напрочь вылетели из головы Евгения. Что говорить? Что делать? А этот тип, кажется, начинает нервничать. Вон, притопывает ногой и барабанит пальцами по подлокотнику. Ну же, скажи хоть что-нибудь! - Есть новости от Химика? - прохрипел Евгений. - Причем тут Химик? Он, Савва, сделал такое удивленное лицо - действительно удивленное что Евгений тут же покрылся холодным потом. Не тот! А откуда тогда знает пароль? Нет, это он... К тому же, он не спросил: "Что за Химик?" Евгений потер горло. - Мне... трудно. Я в первый раз... Савва хохотнул. - В первый раз всегда... н-да. Ладно. Слушай и запоминай. Маяковского двадцать восемь, одиннадцать ноль-ноль. Садовая пять, пятнадцать тридцать, имени Владислава Рыхлова, восемнадцать ноль пять. Запомнил? Повтори. Евгений послушно повторил названия улиц и цифры, судя по всему, обозначающие номер дома и время. Что от него хотят? Зря он вообще согласился на эту работу, ох зря. - В этих местах и в это время будет объект. Евгения передернуло. Хорошо, хоть мишенью не назвал, объект все же как-то более нейтрально звучит. - У тебя есть все небходимое. Выполняешь работу - получаешь деньги и прикрытие, НЕ выполняешь - нет денег, нет прикрытия, нет ничего. Все понятно? - Все. - До свидания. Или - на всякий случай - прощай. Савва вышел. Наверное, никто даже не заметил, как он шел по коридору, как входил в кабинет, как вышел. Это совершенно особое умение, этому даже учат - быть незаметным для окружающих. Очень полезное умение, надо сказать. Евгений отер лоб платком. На часах - половина третьего. Может, сослаться на плохое самочувствие и уйти? Выглядеть должно правдоподобно, у него и в самом деле видок сейчас еще тот. До конца дня Евгений все же досидел. Совсем не обязательно в таких делах оставлять следы, которые могут потом - в случае чего - всплыть в памяти: "Да, он в тот день действительно ушел с работы раньше". Домой шел в полубессознательном состоянии. Бросало то в жар, то в холод, мысли разбегались в разные стороны, а под горлом постоянно вертелась противная тошнота. Не сильная, а так... Подташнивало. Поэтому дорога, которая обычно занимала не более сорока минут, обошлась в цельных полтора часа. Дома запер дверь, залез под ледяной душ. И уже потом, приведенный в чувство, взял сумку и снова вышел. Уже сгущались сумерки. Савва сказал, чтобы перед этим днем он не ночевал дома. Зачем - так и не объяснил. "Не лучше ли будет, если я поведу себя естественно?" - просил Евгений. Савва неопределенно покачал головой. Ну, черт с ним, сказано, значит, сделаем...
