Вячеслав Пальман - «На суше и на море» - 71. Фантастика
Со стены Джой крикнул:
— Геликоптеры! Один, второй, третий!
Вернулся Старков. Вместе с Генри он положил больного на брезент, запеленал его. Капитан не открывал глаз. Его понесли головой вперед. На ступеньках их ждал младший Хопнер.
— Не так, — тихо сказал он. — Ногами вперед, иначе не затащить.
— А ты знаешь… — так же тихо запротестовал было, Алексей, но вдруг махнул рукой. — Беритесь, ребята.
За стеной грохотали моторы.
Об автореПальман Вячеслав Иванович. Родился в 1914 году в гор. Скопине Рязанской обл. Окончил сельскохозяйственный техникум и Высшие литературные курсы. По профессии агроном. Около двадцати лет занимается литературным трудом. Член Союза писателей СССР. Автор двух научных трудов и шести художественных книг, герои которых — люди советской деревни. В последующем выступает в жанре приключений и фантастики. Им опубликовано десять книг, среди них известны такие; «Кратер Эршота», «Красное и зеленое», «За линией Габерландта» (вышли в издательстве «Детская литература») и другие романы, повести и сборники рассказов. В нашем альманахе публикуется второй раз. В настоящее время работает над романом о Кавказе, его прошлом и настоящем, о взаимосвязи человека и природы.
Александр Абрамов, Сергей Абрамов
ЧЕРНАЯ ТОПЬ
— Это не шутка, — сказал секретарь редакции районной газеты, — я действительно верю в леших, домовых и русалок.
Он без улыбки взглянул на сидевшего перед ним московского журналиста. Сбоку от него в окно виднелась река, застроенная по берегам складами и бараками.
— Конечно, в этом прозаическом оформлении реки русалки не водятся, — прибавил он.
— Я не видел их и в ее поэтическом оформлении, когда к городу по шоссе подъезжал, — усмехнулся москвич. — Камыши, осока, плакучие ивы. Самое русалочье раздолье.
— Вы случайно не лесом ехали? — спросил секретарь.
— Лесом. Даже грибы искал, когда машина забарахлила. Только с лешим не встретился.
— А могли бы, — серьезно сказал секретарь. — У нас тут его видали.
— Кто? Бабки?
— Зачем бабки? Я, например.
Разговор этот уже начинал раздражать московского журналиста. «Разыгрывает, — подумал он, — штучки с первого курса. Я тоже кончал факультет журналистики — знаю».
— Думаете, мистифицирую? — словно прочел его мысли секретарь. — Марксистски подкованный атеист и вдруг в русалок и леших верит!
Москвич усмехнулся и вывернулся.
— Ну насчет «верит» — это вы слишком. Есть у Юрия Казакова рассказ «Кабиасы». Читали, наверно? Ну вот и фантазируете о первобытном страхе человека наедине с природой и ночью.
— Бросьте, — перебил секретарь, и опять нельзя было определить степень его серьезности, — марксистки подкованный атеист не фантазирует на литературную тему. Он размышляет о другом. Во-первых, домовые, лешие и русалки не от религии. Это народный фольклор, остатки древних легенд, уцелевших с доисторического прошлого. А вы обратили внимание, что у разных народов одинаковые поверья? У немцев — гномы, у англичан — лесные эльфы во главе с Пэком, прославленным Киплингом, у норвежцев — тролли, у русских — лешие и водяные. Почти всегда добрые и безобидные существа, страшные лишь для детей. Они боятся людей и встречаются только в глуши, подальше от городов и селений. Лично я удивляюсь, что наука, которая даже в Библии ищет следы пришельцев, до сих пор не заинтересовалась истоками языческих поверий.
— Эффект «пси» в народной фольклористике, — лениво протянул журналист. — Давайте мотивации.
Секретарь внимательно и, как показалось журналисту, с сожалением посмотрел на него.
— Мотивации? — повторил он. — У нас про это даже на летучках не скажешь — засмеют. Но с вами рискну. Охоту любите?
— Ружья нет.
— Дам ружье. Когда сможете?
— Хоть завтра.
— У меня завтра совещание в райкоме, — вздохнул секретарь, — одному вам придется. Не побоитесь?
— С ружьем-то? И кого? Лешего?
— Может, и лешего.
— Бросьте эти штучки, — проговорил москвич.
— Клянусь дубом, тисом и терновником, — засмеялся секретарь, и опять нельзя было понять подтекста этой шутки.
— Про Черную топь слыхали? — вдруг спросил он.
— Что-то рассказывал водитель. Дупелей тьма, говорит.
— Правду говорит. Только в самую топь не лезьте, зелень да ржавчина, сами увидите, вы по краешку, по краешку от поваленной сосны на полкилометра к западу. Тропка приметная. Слева топь, справа малинник.
Добраться до Черной топи с непривычки было не так уж легко, и, проплутав по лесу с полдня, журналист выбрался наконец на опушку, зеленую проплешину в плотной лесной чащобе. Дальше начиналось мелколесье: хилые березки, ольха, орешник да высокая жесткая трава, сочно-зеленая у земли, а наверху светлая, словно выгоревшая на солнце. С такой травы обычно начинается болото, постепенно она становится ядовито-зеленой, скрывая под собой трясину и зыбь.
Журналист достал из рюкзака истертую на сгибах двухверстку и сверился с компасом. Перед ним обозначенная на карте частой лесенкой штриховки лежала знаменитая в округе Черная топь. Москвич находился сейчас в северной ее части, о которой и говорил секретарь. «Где-то здесь должна быть поваленная сосна», — подумал он и тотчас же увидел ее шагах в тридцати вправо, где за малинником из высокой травы выглядывал ее черный горб. Странный разговор в прокуренном кабинете секретаря редакции получал вполне реальное продолжение.
Журналист добрался до сосны, постоял немного, прикидывая что-то в уме, и, внезапно решившись, перешагнул через мертвый ствол. Под ногами не хлюпнуло, значит, идти можно. Путь, однако, был не легкий: тропа то и дело пропадала в траве, под ногами противно чавкала трясина, обдавая сапоги черной вонючей грязью. Колючие лапы можжевельника цеплялись за куртку, хлестали по лицу, и журналист уже раскаивался в своем порыве. Но отступать не хотелось. «В конце концов полкилометра — не крюк. Зато проверим, что за леший здесь водятся». Но вскоре ему стало казаться, что полкилометра давно позади, а под ногами по-прежнему хрюкало болото и низко-низко над головой, только руку протяни, висели уныло-серые неподвижные облака. Тропинка давно исчезла, журналист уже устал вытягивать сапоги из грязевого капкана и проклинать себя за мальчишеское безрассудство, как вдруг очутился на широкой поляне, словно у края неглубокого кратера метров сто в диаметре. С трех сторон его окружал лес: орешник и можжевельник вперемежку с ольхой и осиной, а с четвертой — уходило за горизонт болото, даже не зеленое, а темно-рыжее в сыром полумраке осеннего вечера. Вместо неба — сизо-лиловая муть.
