Юрий Яровой - Зеленая кровь
Секундная пауза.
— Легкая краснота. Дышим, кажется, чаще. Жарко. На лицах ребят мелкий пот… (А температуру в гермокамере снизили уже до девятнадцати градусов). — В висках легкое покалывание…
— У всех?
— Нет, кажется. Но я чувствую.
— Так. Что еще? Опять секундная пауза.
— Ощущение тяжести. Такое впечатление, что работаем, несем тяжесть. Или — бежим. Вот, кажется, все ощущения.
Все как по расписанию: все это мы ожидали — знали по литературным источникам и собственным опытам. Пока все нормально.
— Это пройдет. Организм адаптируется. Сейчас последний «подъем».
В течение часа закончилась адаптация: прошли головная боль, ощущение тяжести, пульс установился на восьмидесяти — у всех, но дыхание было по-прежнему частым и глубоким — частота понизится, знали об этом, не скоро. Никаких пока осложнений, никаких отклонений от программы. Ребята «подъем» на три процента перенесли отлично.
— Молодцы, — благодарю я их по связи. — Адаптация закончилась. Можете отстыковаться и приступать к выполнению программы.
Я почувствовал, что сзади, за моим креслом дежурного врача, кто-то стоит. Оглянулся — Хлебников.
— Разреши, я им скажу пару слов. Я уступил кресло. Он сел, удобно устроился, подвинул микрофон поближе.
— Проголодались, товарищи?
На экране мелькнула чья-то белозубая улыбка. Потом кто-то ответил — не Михаил:
— Еще как, Григорий Васильевич!
— Я вам хочу еще раз напомнить о важности эксперимента. По программе, как вы знаете, вам запланирована имитация космического полета. Да у вас и пища небесная — космонавты питались такими же лиофилизированными продуктами — гордитесь!
Из динамика:
— Гордимся!
— Это последний вольный разговор с «землей», — продолжал Хлебников. — С этой минуты вы должны перейти на связь по режиму. Я понимаю, трудно будет вам. Но мы будем за вами следить беспрерывно. Мы с вами, друзья. Счастливого вам завершения эксперимента. Счастливого возвращения на «землю»!
— Спасибо.
Это сказал кто-то из парней. Михаил, я видел на экране, готовился брать кровь на анализы.
— Все, — сказал Хлебников, поднимаясь. — Кто дежурный врач?
— До восьми на пульте я. Потом — Сонина.
— Желаю успехов.
Хлебников с широкой, щедрой улыбкой подал мне руку, кивнул остальным — «Работайте!» — и ушел. И Боданцев ушел с ним. Теперь в зале осталась только «спасательная команда».
Странный все-таки человек Хлебников. Радуется, А чему? Что благополучно прошел «подъем»? Все ведь еще впереди. Мне даже страшно подумать: вдруг у парней начнется некомпенсированный ацидоз. Конечно, Михаил — опытный врач, кислородные маски наготове, но кто толком знает, как надо с ним бороться, с некомпенсированным ацидозом? В какой дозе можно давать в этом случае кислород? Боданцев прав: одна надежда — на симбиоз. Авось матушка-природа не откажет благословить союз хлореллы с человеком и на этот раз — при трех процентах углекислоты. Будем надеяться Кто, говорят, не рискует, тот не знает, что такое счастье. Да, когда рискуешь собой — ладно, можно узнать вкус счастья. А вот когда другими…
— Александр Валерьевич, я посижу?
Тая. Смотрит настороженно — боится нарваться на отказ. Она за эти два последних дня подготовки к эксперименту тоже сдала: глаза запали, черты лица заострились, ресницы не крашены — некогда.
— Я хочу дождаться анализов крови, Таюша. Ты сама-то пообедала?
Кивнула. Усмехнулась, И тихо-тихо, чтобы не услышали техники:
— Я тебе пирожков принесла. Поешь? У меня в кармане.
— Поем, — рассмеялся и я, тоже тихо-тихо. И забрался к ней в карман халата, почувствовал при этом, как она вздрогнула и напряглась.
— Спасибо, Таюша. Так бы и просидел до восьми голодный.
Тая, не сказав ни слова, отошла к самописцам.
— Как там — все в порядке? — жуя пирожок, спросил я у нее.
— Все в порядке, Александр Валерьевич, — ответила Аллочка Любезнова по прозванию «красивые глазки». — Параметры не меняются.
Через полчаса Михаил сообщил мне данные анализов крови. Все в норме. Пока в норме.
Глава вторая
Надежды и сомнения
Симбиоз в гермокамере наступил лишь на пятые сутки.
Все эти четыре дня мы, врачи и биологи, члены «спасательной команды», прожили в страшном напряжении. Сотни анализов крови, сотни графиков самописцев, бактериологических мазков — все это надо осмыслить, держать в голове и перед глазами, и все это бумажное море упрямо твердило об одном и том же: прогрессирующий ацидоз. А мы никак не могли нащупать точку симбиоза: меняли рацион испытателей, меняли подкормку хлореллы… Нет, никак не совпадают эти чертовы коэффициенты!
А ведь явления симбиоза — я уже рассказывал Михаилу — мы открыли неожиданно, даже не предполагая о его существовании. Не в биосфере, конечно, — там такой симбиоз наш шеф, профессор Скорик, нашел чисто теоретически, «на кончике пера», — а в лабораторной модели, в нашей гермокамере…
Вариант «А» системы биологической системы жизнеобеспечения мы отработали быстро (что-то около полугода) и без всяких осложнений — наши испытатели один процент углекислого газа в атмосфере почти не ощущали. Немного душно — вот и все. Так примерно, как в плохо проветриваемом кинотеатре. Сложность была в другом: хлорелла должна была выдавать в гермокамеру для дыхания человека столько же кислорода, сколько человек выдыхает углекислого газа. Циолковский был мудрым мужем — все предусмотрел: «Растений должно быть столько, чтобы их корни, листья и плоды давали столько же кислорода, сколько его поглощают обитатели жилья. Если последние поглощают более, то люди задыхаются и ослабляются, а растения оживляются от избытка углекислого газа; если меньше, то людям дышится легко, но растения не имеют довольно углекислого газа и слабеют». Одним словом, речь шла о полной гармонии. Между человеком и хлореллой. А у нас в варианте «А» наблюдался первый случай: избыток углекислого газа и недостаток кислорода. Да и в «Б» — почти то же самое.
Вся эта арифметика с газовым балансом человека (шестьсот литров кислорода в сутки — поглощение и пятьсот сорок литров углекислого газа — выделение) была нам, конечно, известна и раньше. Думали мы и над этими коэффициентами ДК и АК. - чем же, какими способами создать равенство между ними — дыхательным коэффициентом человека и ассимиляционным — хлореллы, а вот когда дело дошло до гермокамеры… Не получалась у нас эта самая гармония — и баста. А должна была получиться, должна была существовать в природе!.. Теория профессора Скорика о том, что животные и растения на Земле — сожители-симбионанты, и его знаменитая формула о том, что жизнь дерева биологически эквивалентна жизни человека, крона березы, мол, дает в сутки столько кислорода, сколько нужно для одного индивида — известны широко. Он много об этом писал. Но это были все общие рассуждения с небольшой дозой математических расчетов. Скорее, агитация за спасение биосферы, чем исходные данные для получения симбиоза в гермокамере. Да он, признаться, никогда камерой всерьез и не занимался. Так, выслушивал, кое-что советовал…
