Сергей Абрамов - Стоп-кран
— Мне это не нравится, — сказал Ким.
— Что? — почему-то шепотом спросил Петр Иванович.
— Откуда здесь дверь?
— Может, спецвагон? — предположил Петр Иванович. — Нас же не остановили. Значит, можно… Ты какую-то Веру ищешь, так?
— Веру, Веру…
Ким осторожно взялся за ручку двери. Ким повернул ручку двери. Ким открыл дверь. (Смотри вышеперечисленный набор действий Кима.) И тут же его подхватили под белы руки, прямо-таки внесли куда-то и нежно опустили на пол. И с Петром Ивановичем тот же фортель легко проделали.
«Куда-то» оказалось отлично знакомым Киму, постановщики повторялись. В синем медицинском свете, мертво гасящем истинные размеры декорации, стоял стол, крытый длинной скатертью, а за столом покоились те же Большие Начальники, что час назад (неделю назад? Год назад?.. Пространство и время вели себя здесь прихотливо, озорничали напропалую…) осудили Кима на двадцать лет с поражением в правах. Начальники, не улыбаясь, никак не выдавая знакомства, смотрели на Кима и на ошалевшего Петра Ивановича (не послушался он Кима, не просто удивился — ошалел вон…), и взгляды их ничего хорошего не сулили. Ни первому — отпетому, как известно, преступнику, ни второму — примерному, как известно, комсомольцу и Командиру.
— Где мы? — затравленно прошептал Петр Иванович, прихватив Кима, как тот и велел, за штаны и целенаправленно припухая от страха. (Поставьте себя на его, командирское, место. Спецпоезд, ветер в груди, возвышенная цель в финале, все светло и прекрасно, а тут — зловещая темнота, явно — стол президиума, а в президиуме — уж он-то их с первого взгляда узнал! — Ба-альшие Начальники!..)
— Не бойся, — намеренно громко сказал Ким. — Сейчас нам будут промывать мозги. У тебя есть чего промывать, а, Иваныч?
— Погоди, погоди, — бормотал вконец растерянный Командир. Он, похоже, не ориентировался ни в пространстве, ни во времени. — Какие мозги? Что ты несешь? У меня нет никаких мозгов…
Последняя реплика весьма понравилась среднему лицу.
Мы их станем называть так, как и ранее: среднее лицо, правое и левое. Ибо, как и ранее, они были одним Лицом — Единым в Трех Лицах. Уже упоминавшийся здесь библейский «эффект Троицы».
— Искреннее и важное признание, — задушевно сказало среднее лицо. — Другого я и не ждал. А вы? — обратился он к партнерам.
— Никогда! — сказало левое лицо.
— Всегда! — сказало правое лицо.
— Согласен, — отечески кивнуло среднее лицо. — Так, может, он еще не потерян для нас, а?..
Правое лицо с сомнением молчало. Левое тоже не спешило высказаться.
— К чему он у нас присужден? — поинтересовалось среднее лицо.
Правое лицо подняло руку, требовательно пошевелило пальцами, и в них немедля оказалась толстая папка с надписью «ДЪЛО» (через «ять»). Такая же, мы помним, и на Кима была составлена. Правое лицо нежно уложило перед средним. Среднее подуло на нее, странички мягко зашелестели, сами собой переворачивались, послушно останавливаясь, где надо.
— Особая мера пресечения, — сказало среднее лицо. — Пожизненное заключение с постепенным изменением режимов.
— Это как? — спросил Петр Иванович. То ли Кима спросил, то ли членов президиума. Поскольку члены молчали, ответил Ким:
— Это просто, Иваныч. Пожизненное — значит, до гроба. Всю жизнь будешь Светлое Будущее ваять. Ну и расти постепенно. Как они говорят, режим менять.
— Что значит «режим»?
— Ранг. Звание. Должность. Сейчас ты просто Командир, а станешь Самым Большим Командиром.
— Пра-авда? — протянул Командир. — А как же теперь?..
— Теперь надо думать, — веско сказало среднее лицо. — Вы совершили преступление. Вы связались с осужденным по другой статье и вступили с ним в сговор.
— В какой сговор? Ни в какой сговор я не вступал.
— А кто ему помог бежать?
— Так ведь напали…
— Не напали, а пришли зафиксировать. По приказу.
— Я же не знал. Надо было предъявить приказ.
— Вы — Командир. Вы обязаны предугадывать любой приказ свыше.
— Ну, знаете ли, я не провидец…
Ким с любопытством слушал диалог, сам в него не вмешивался. Неожиданная радость: Петр Иванович медленно, но верно приходил в себя. Он уже не трясся осиновым листком, не млел под взглядами Больших Начальников, он уже потихоньку начинал отстаивать собственное право на поступок.
— Осужденный быть Командиром должен обладать даром провидца. Это позволит ему не ошибаться в своих командах.
— Ну, нет, — не согласился Петр Иванович, — плох тот Командир, который никогда не ошибается. Это значит, что он ошибается, но делает вид, что не ошибается. И других заставляет.
Не очень складно по форме, зато верно по сути, отметил про себя Ким.
— Вы признаете право Командира на ошибку? — в голосе среднего лица слышалась патетически поставленная угроза.
Но Петр Иванович ее не уловил.
— Ясное дело, признаю, — сказал он. — А ребята на что? Чуть что не так — поправят.
— Печально, — печально констатировало среднее лицо. — Положение, видимо, безнадежно. Не так ли, господа?
— Так ли, — сказало правое лицо.
— Увы, — сказало левое лицо.
— И каков же вывод? — спросило среднее и само ответило: — Придется менять меру пресечения… Какие будут предложения?
— Пустите его на свободу, — засмеялся Ким. Ему нравилась мизансцена. Ему нравился диалог — легкий, лаконичный, точный, нравились дурацкие персонажи. Он даже к нелепой декорации привык. — Пустите, пустите. Он на свободе одичает и погибнет.
Но Един в Трех Лицах его не слушал. (Или, вернее, не слушали?..) Лицо советовалось внутри себя.
— Расстрелять? — спросило правое.
— Круто, — поморщилось левое. — Все-таки бывший наш.
— Не был я ваш, извините, — быстро вставил Петр Иванович, напряженно вникающий в ход обсуждения, не без волнения ожидающий решения, но собственного достоинства при этом терять не желающий. — Свой я был, свой.
— Тем более, — сказало правое лицо.
— А что? — вопросило среднее лицо. — Рас-стре-лять?.. В этом что-то есть… Круто, конечно, вы правы, но каков выход? Кассировать по состоянию здоровья? Рано, молод. На дипломатическую отбывку срока? Не заслужил. Перемена статьи?..
— Точно! — утвердило левое лицо. — Перемена. Пожизненное, но — без изменения режима!
Лица понимающе переглянулись.
— Хорошо, — легко улыбнулось среднее лицо. И в тех же скупых пропорциях расцвели улыбки на лицах левом и правом. — Утверждаем. Приговор окончательный и никакому вздорному обжалованию не подлежит.
— Ну, дали! — возликовал Ким, вмазал Петру Ивановичу по широкой спине.
