Фриц Лейбер - Зеленое тысячелетие
Не обращая никакого внимания на дверной молоток в форме кошачьей головы, позеленевшей от яри-медянки, Юнона заколотила кулаком по двери с такой силой, что Фил втянул голову в плечи и испуганно поднял глаза кверху. Однако дом не рухнул.
Через какое-то время над дверным молотком открылся «глазок» и водянисто-серый глаз принялся изучать их.
— Я хочу видеть своего никудышнего мужа, — заорала Юнона, но без обычной уверенности в голосе.
— Ну-ну, дорогая, ты так расстроена, — услышал в ответ Фил и по голосу узнал Сашеверелла Экли. — Твоя аура землистого цвета. Я с трудом тебя вижу сквозь нее.
— Слушай, — продолжала гудеть Юнона, — либо ты меня пустишь, либо я снесу твой поганый дом.
Фил подумал, что даже при отсутствии в Юноне обычной уверенности угрозами такого рода пренебрегать не стоит, однако Сашеверелла это не обескуражило.
— Нет, Юнона, — твердо заявил он, — я не могу этого сделать в то время, как от тебя исходят такие вибрации и ты просто лучишься гормонами ненависти. Может быть, попозже — тогда мы сможем даже помочь тебе достичь внутреннего покоя, но не сейчас.
— Но послушай, — жалобным, удивительно смирным тоном сказала Юнона, — со мной друг, у него к тебе дело. — Она отступила в сторону.
— Какое дело? — скептически осведомился Сашеверелл. Фил посмотрел прямо в моллюскообразный глаз и сказал:
— Зеленый кот.
Дверь распахнулась, и Сашеверелл, теперь уже не в оранжевых берете и брюках, а в халате бронзового цвета, украшенном зеленой вышивкой, приветственно взмахнул рукой, отливающей шелком. Сейчас его экзотически смуглый цвет кожи наводил на мысль о восточном колдуне. — Все двери должны распахнуться перед тем, кто произнесет это имя, — сказал он просто. — Вы ручаетесь за миролюбие вашей спутницы?
— Да я тут ни до кого и ни до чего не дотронусь, — ворчливо пробасила Юнона, пробираясь вслед за Филом. — Я уже и так чувствую себя неуверенной.
— Из шипов вырастают розы, Юнона, — нежно напомнил ей Сашеверелл, — добро расцветает из зла. Будь счастлива тем, что тебе довелось пережить великую трансформацию.
Фил стоял на пороге большой гостиной, утопавшей в серой дымке благовоний и забитой мебелью в викторианском стиле и различными побрякушками — от украшений до культовых предметов всевозможных мировых религий. Это помещение тоже освещали вольфрамовые лампы. В дальнем конце комнаты виднелся проем, прикрытый тяжелой портьерой из черного бархата. Сквозь смолистый аромат благовоний пробивался глухой смрад несвежей пищи, одежды и немытых тел; чувствовался также кислый дух, шедший от животных.
Неожиданно Фил увидел, что комната просто кишит котами: черными, белыми, цвета топаза, серебра, серо-коричневыми. Встречались в полоску, пятнистые, пестрые, тигровой масти, короткошерстные, ангорские, персидские, сиамские и сиамские мутанты. Они прыгали со стульев и полок; они сверкали яркими глазами из-под столиков и тускло мигали из щелей между чудовищными на вид подушками; они надменно шагали по комнате и сидели в гордых позах. Один из них растянулся на тканом Коране в центре мусульманского маленького коврика; другой развалился на потускневшей магической серебряной фигуре, выложенной в виде инкрустации на поверхности черного низкого столика. Один из котов играл с церковной ракой, висящей на стене, и маленькая кожаная коробочка крутилась и подпрыгивала; другой обнюхивал многогрудую статуэтку с низким задом; еще один лениво опутывал себя четками; два других лакали грязное молоко из серебряной чаши, украшенной аметистами.
И тут, уже вторично, сердце Фила забилось учащенно, ибо в центре каминной полки над настоящим очагом, между позолоченной иконой и жестяной мексиканской маской дьявола, стоял надменный, с прямыми, как копья, передними лапами… зеленый кот.
Пока Фил шел вперед в овладевшем им гипнотическом трансе, до него донесся мягкий голос Сашеверелла:
— Нет, это не есть его настоящее естество, но его образ, его древнеегипетский предвестник, фигура Баста, Властительницы Жизни и Любви.
Приблизившись, Фил увидел, что перед ним действительно бронзовая фигура, покрытая слоем ярко-зеленой краски почти такого же оттенка, как и шерсть Счастливчика.
Подойдя к камину, Сашеверелл объяснил:
— Как только он появился, я отыскал все свои реликты Баста. Большинство из них там, — он кивнул на черную бархатную портьеру, — вокруг алтаря. Но некоторые остались здесь. — И он указал на маленький ящичек, стоявший рядом с бронзовой статуей. В нем лежала завернутая в льняную ткань мумия кота, смахивающая на мешочек с комочком ваты. Пока Сашеверелл объяснял, что в малюсенькой канопе [cосуд для хранения внутренностей бальзамированного покойника в Древнем Египте] лежат кошачьи внутренности, располагавшийся рядом сиамский кот с шестью пальцами на лапках подошел и задумчиво обнюхал мумию.
Наконец Фил услышал собственный голос:
— Так у вас действительно находится Счастливчик? Дугообразные брови Сашеверелла поднялись еще выше.
— Счастливчик?
— Зеленый кот, — уточнил Фил.
Лицо Сашеверелла преобразилось, оно стало абсолютно серьезным, но по-прежнему спокойным
— Ни у кого нет зеленого кота, — произнес он с некоторым упреком. — Это было бы невозможно. Это мы есть у него. Мы лишь скромно поклоняемся ему, мы — его первые жрецы.
— Но я хочу его видеть, — сказал Фил.
— Это будет позволено, — уверил Сашеверелл, — едва он проснется и мир переменится. Между тем постарайтесь успокоиться, э… Фил Гиш, говорите? Фил… фило… любовь… Имя предвещает добро.
— Какого дьявола вы так носитесь с зеленым котом? Что это значит? — услышали они за спиной и обернулись.
Юнона все еще стояла на пороге, немного подавшись вперед и сложив на груди руки. Однако плечи ее все еще были напряжены. Она смотрела исподлобья, словно взбунтовавшаяся школьница.
— Зеленый кот есть любовь, — мягко сказал ей Сашеверелл. — Любовь, которая вырастает даже из ненависти.
Неожиданно его еще раз прервали, на этот раз лукавым, девчоночьим смешком. Фил повернулся в сторону незнакомой части комнаты напротив камина. Он увидел глубокий и широкий эркер, плотно закрытый серыми жалюзи, как и все остальные окна, за исключением выходившего прямо в темноту возле камина. В эркере стояла полукруглая кушетка, на которой совсем по-детски расположилась Мери Экли, все еще в черном свитере и красной юбке из плотной ткани.
— Знаете, — сообщила она, — я никак не привыкну к мысли, что всех должна любить. Сашеверелл говорит: мне надо хорошо относиться к моим человечкам и прекратить втыкать в них шляпные булавки. Правда, это сложно.
