Вячеслав Рыбаков - Хроники смутного времени
Москва, площадь Трех вокзалов - суетливая, заваленная снегом. Марина почти бежит. Уже начинает смеркаться, короткий зимний день на излете. Улица близ Министерства обороны. Марина растерянно озирается, потом, по-прежнему почти бегом, бросается куда-то дальше - наискось через улицу.
Длинный, унылый коридор, битком набитый людьми. Мужчины и женщины, военные и гражданские... Так, наверное, в сталинские времена выглядели очереди родственников арестованных, ждущих хоть какой-то весточки о родных... В свете газосветных ламп все кажутся покойниками. Марина пытается пройти, рвется куда-то вперед, протискивается - ее не пускают. Сквозь сдержанный, слитный и смиренный гул голосов не слышно, что ей втолковывают, и не слышно, что она отвечает. Какая-то сердобольная бабулька наклоняется к ней поближе, взяв под локоток: - Да что ты, милая! Мы тут неделями сидим только чтоб на прием записаться! - Я не могу! - визжит Марина, вырывая локоть. - Я должна сегодня! Я должна к ночи вернуться домой! Он же с ума сойдет, если я не вернусь!! Пустите, пустите!! Ее хватают - она начинает биться всерьез. Ну, тогда и за нее принимаются всерьез.
Марина на улице. У нее уже вид полубезумной - да и с одеждой творится Бог знает что после схватки в коридоре. Похоже, она снова где-то у вокзалов; и опять кругом роскошные, переполненные яркими товарами витрины, светящаяся разноцветными огнями ларьковая суета. Не протолкнуться. Но она вдруг замечает кабинку телефона-автомата, замирает на секунду, а потом бросается к ней, словно осененная некоей новой спасительной мыслью, новой иллюзией. Марина не сдается, просто не может сдаться, она что-то еще пытается предпринять. Но у двери будки она останавливается, лезет в сумочку... Мертвеет. Шарит лихорадочно раз, другой... Из сумочки каким-то невероятным образом вываливается и шлепается в снег ее косметичка. Марина рывком переворачивает сумочку - та аккуратно взрезана, вспорота, и только чудом из нее не вывалилось вообще все содержимое. Но теперь Марине даже не на что позвонить.
Вокзальный пикет милиции. Симпатичный лейтенант за столиком что-то шустро пишет, у стенки сидят два расхлюстанных, в хлам пьяных мужика. - Да брось ты эту лабуду, - невнятно говорит одни. - Ну, прогулялись, ну, выпили, ну, телок снять пошли... Где телку снять простому человеку? На вокзале... Начальники по гостиницам кадрят, а рабочие люди - на вокзалах... Чего такого? - А ничего такого, Тимофеев, - мирно отвечает лейтенант. - Ровным счетом. Сейчас дооформлю - и ничего такого. - Ну ты волчара... - Жуткий, - соглашается лейтенант. В дверь просовывается голова сержанта: - Петр Андреич, бабу какую-то задержали. Вроде как не в себе... - Датая? - Да нет... - Может, на игле? - Непохоже. Интеллигентная такая, только пыльным мешком трахнутая. - Ну, давай сюда. Пока лейтенант дописывает, вводят Марину. - Ну, и что она там вытворяла? - спрашивает лейтенант, откидываясь на спинку стула и с интересом разглядывая женщину. Да, действительно не в себе... - К проводникам приставала. И все твердит: я должна успеть до вечера... я должна успеть до вечера... Когда к одному в пятый раз пристала, он ее нам сдал. - Странно. Вот уж в поезд сесть не проблема. Сунул на лапу - и хоть во Владивосток... - Да ей, похоже, и совать-то нечего, товарищ лейтенант, - сержант протягивает лейтенанту сумочку Марины. Тот в два движения осматривает ее со всех сторон, разевает ей пасть разреза и вновь ее смыкает. - Элементарно, Ватсон, - говорит он. - А внутри... - лезет внутрь. Бумаги какие-то... - просматривает. Мужики у стены, предоставленные самим себе, затихают - один просто заснул, другой пялится на Марину. Лейтенант с длинным присвистом чешет в затылке. - Да-а... - поднимает к Марине лицо. - Как же вас угораздило, гражданочка? - мягко говорит он. - Я должна вернуться к вечеру, - затверженно бубнит Марина. - Он с ума сойдет... - Дуй в медпункт, - решает лейтенант. - Пусть Варвара сюда подскочит... и успокоительных притащит, что ли... Вы присядьте, гражданочка, пожалуйста, - ласково говорит он Марине. Та послушно садится, глядя на него с безумной детской надеждой - она так давно не слышала ласкового голоса, что теперь ей начинает казаться: вот оно, чудо, случилось наконец. Но опамятоваться она пока не может. - Вы хоть помните, где живете? - мягко спрашивает лейтенант. - Я должна вернуться к вечеру, - повторяет Марина. Лейтенант аж головой дергает от жалости. - Что, козлы, - оборачивается он к сидящим у стенки мужикам. -Вот... вот кому запить! А вы! Уроды хреновы! - Чего лаешься-то, чего лаешься, - отвечает тот, который не спит. - Может, она б и запила, да не на что! Башли-то тю-тю! - Дур-рак, - говорит лейтенант, и в этот момент поспешно входит сержант, а за ним - пожилая медсестра в пальто поверх белого халата. - Вот, Варвара Никодимовна, пациентка вам, - говорит лейтенант. Попробуйте ее хоть как-то оклемать... Медсестра отводит Марину в сторону, в дальний угол. - Паспорт-то был при ней? - спрашивает лейтенант. - Был, - отвечает сержант. - Во... - протягивает лейтенанту. Тот читает. - Да-а... Ближний свет. Ты бумаги ее видал? - Мельком... - Ну и как понимаешь? - А чего тут понимать. В столицу правды искать приехала. - Точ-чно. Вот и нашла... - он сокрушенно мотает лобастой головой. Лучший город Земли, блин! Медсестра в уголку, подальше от пьяных, что-то мягко втолковывает Марине, дает какие-то капли, какую-то таблетку... Лейтенант опять чешет в затылке. - Что делать-то нам с ней? Марина, словно услышав и поняв, о ком идет речь, вскидывается: - Я должна к вечеру успеть домой! - Успеете, гражданочка, успеете, - мягко говорит лейтенант. - Не волнуйтесь только. Вот точно так же каких-то несколько часов назад Марина просила не волноваться мужа... - В таком состоянии ее одну оставлять нельзя, - тихо говорит сержант. - Ну, может, очухается сейчас... от таблеток... Вот что. В семнадцать сорок, кажется, состав пойдет, а к нему санитарный вагон прицеплен. Помнишь, вчера уведомление было? Вот туда бы ее запихнуть. Там и доктор есть, присмотрит, если что... и остановку у них делает... - смотрит на часы. - Мать честная, осталось-то всего ничего! Дуй, ищи бригадира поезда! - и, повернувшись к медсестре, спрашивает: - Ну, Варвара Никодимовна, как наши с гражданочкой дела? - Как сажа бела, - отвечает медсестра. - Нет-нет, - вдруг едва слышно говорит Марина, - я все слышу. Я уже... все понимаю. Простите меня, пожалуйста. - Слава Богу! - говорит лейтенант.
Медсестра, придерживая Марину под локоть, провожает ее к вагону. - Вот тут и доедешь, милая, - говорит она. - Остановку-то свою узнаешь? - Да, конечно. Спасибо вам огромное, Варвара Никодимовна. - Да что ты, что ты... Вот сумочка твоя, вот паспорт... спрячь поглубже. Вот бумаги мужнины. Ты их в сумочку-то не клади, запихни куда-нибудь за пазуху. А вот, - она достает из-под пальто, из кармана халата небольшую баночку с какими-то таблетками, - это возьми тоже с собой. Чтоб не волноваться. Только сейчас не принимай - одуреешь в дороге. Сейчас я тебе все, что надо, дала... А это как приедешь, на ночь. И только одну, поняла? Не больше одной в сутки, на сон грядущий, чтоб спать хорошо и ни о чем не думать. Оно сильное. Поняла? - Все поняла, Варвара Никодимовна. - Ну, с Богом... Не горюй, голуба, все образуется. - Я знаю, Варвара Никодимовна. Марина садится в вагон.
