Михаил Белов - Восьмая тайна моря
— Сядьте, Александр Федорович, и давайте закончим наш мужской разговор.
— Странная вы девушка, — сказал он, набивая трубку. Скоро два года, как мы знакомы… И чем вы околдовали меня не знаю. Другие по сравнению с вами для меня теперь то же самое, что лубочные открытки по сравнению с «Девушкой, держащей солнце», — Холостов кивнул на стену, где висела одна из работ художницы Сенатовой.
Таня повернула голову. Океан. На берегу силуэт девушки в купальнике. В вытянутых руках — солнце. Фигура девушки едва намечена несколькими уверенными, удивительно гибкими линиями.
— Человек, достающий солнце. В картине каждый может увидеть свою мечту, — сказал Холостов. — Впечатление такое, будто картина не завершена. В этом, очевидно, ее обаяние.
Таня налила стакан чаю.
— Видимо, никогда не следует делать последний мазок на картине, иначе не будет простора для фантазии. Человек должен всегда оставаться пленником своей мечты.
— Она у вас есть?
Вошел Мика Савельев и сказал, что пришел катер с острова Туманов. Холостов быстро направился к выходу.
— О своей мечте я расскажу вам, когда вы станете моей, сказал он, стоя в дверях. У него был странно напряженный взгляд. Таня отвернулась. — Вы меня поняли?
Холостов ушел. Таня продолжала сидеть на месте. Она эябко поежилась, почему-то вспомнила разговор с Парыгиным и вздохнула.
В прихожей Таня сняла с вешалки плащ и накинула на плечи. В сочетании с домашним халатом плащ выглядел явно необычно. Однако ей не хотелось переодеваться. Она вышла из дома…
Глава шестая В ПОРТУ, ПОТОМ НА ПЛЯЖЕ
— Вернулся, значит? Прямо с поезда? Так, — сказал Василий Иванович. — Как самочувствие?
— Скучал по крану, — чистосердечно признался Щербаков.
Василий Иванович пристально посмотрел на него.
— Так, — опять повторил он свое любимое слово. — Между прочим, твое предложение пробило брешь. Пошли.
Еще в начале навигации в порту начались острые разговоры об увеличении цикличности использования кранов. Щербаков на одном из производственных совещаний высказал мысль — обрабатывать два трюма одним краном. Идея была подхвачена. Горячим ее поборником выступил Василий Иванович. Но где-то в верхних инстанциях идея затерялась. Щербакову объяснили, что в разгар навигации изменения в технологии погрузочных работ приведут к простоям оборудования. Возражение было резонное. Но Щербаков не отказался от своей идеи. Скоро представился случай осуществить ее на практике.
Шла разгрузка теплохода с зерном. Вдруг неожиданно вышел из строя соседний кран. Грузчики нехотя стали расходиться. Щербаков предложил им оставаться на местах. Он передвинул кран, установил его между двух бункеров, чтобы обрабатывать оба трюма, и высыпал по грейферу сначала в один, а затем в другой бункер. Из его затеи ничего не вышло: зерно быстро пересыпалось из бункера в вагон, грузчики простаивали в обоих вагонах, показывая Щербакову увесистые, как кувалды, кулаки.
Вспомнив свою неудачу, Щербаков вздохнул. Нет, два трюма — не один трюм. Это ясно и ребенку. Напарник Щербакова, узнав о неудаче, сказал: лучше таскать по мешку, чем по два, не надорвешься. Напарник подростком работал на хозяина. Для того времени подобный взгляд понятен. Но почему он сейчас так косо смотрит на попытки Щербакова работать по-новому? Ведь не на хозяина они работают, черт возьми, а на себя!
Самое обидное было то, что его высмеяла и Аня. «Зачем ты взялся за это дело, — говорила она. — Есть начальники, пусть они и беспокоятся о погрузо-разгрузке. Тебе-то что?»
Как могла Аня говорить подобное? Она же выросла в наше время, когда человек с молоком матери впитывает в себя и чувство хозяина жизни, и пьянящий аромат труда. Как же можно пройти мимо красоты жизни?
— Что замолчал? — спросил Василий Иванович.
— Мысли разные…
— О ней?
— И о ней.
— Так. Значит, нелегко рубить?..
Щербаков промолчал.
Они вошли на территорию грузового порта. Склады с серыми крышами из гофрированного железа. Горы мешков и ящиков. Соленый запах моря. Крики чаек. Щербаков вздохнул и широко улыбнулся. Здесь все знакомо м все дорого. Все-таки он здорово сроднился с портом.
— Примечаешь? — спросил Василий Иванович.
Он весь как-то загорелся, глаза заблестели. Голос стал молодым и мальчишески задорным.
— Пока ты пионерлагерь ремонтировал, все краны переставили. Простор. Теперь-то уж развернемся.
Щербакову казалось, что кранов в порту стало больше. Подсчитал. Десять. Столько же было и раньше, но сейчас интервалы между ними увеличились: краны стояли не так кучно, как несколько дней назад.
— Ну, желаю удачи, — сказал Василий Иванович, протягивая руку.
— Я волнуюсь. Однажды я уже пробовал работать на два трюма.
— Знаю. Ты ссыпал по грейферу в бункер, и зерно быстро пересыпалось в вагон. А попробуй по три-четыре грейфера в один бункер. Потом столько же в другой. Понял?
Щербаков поднялся в кабину. Сверкало утро. Впереди лежал океан. Справа тянулась узкая полоса пляжа. Олег сел в кресло. Внизу зияли два раскрытых трюма с зерном.
Щербаков не заметил, как прошла смена. Он давно не работал с таким увлечением.
— Поздравляю, — сказал Василий Иванович. — Оказывается, получилось, Олег.
— Получилось.
С радостным чувством хорошо поработавшего человека он направился в проходную. Его окликнула вахтерша.
— К телефону.
Звонила Панна. Она чем-то была взволнована. Встречу назначили на пляже.
Олег Щербаков вылез из воды и растянулся на песке. Тени облаков плыли над пляжем. Чайки. Слабо шумел прибой.
— Старик, прополощи рот.
Щербаков открыл глаза. Полукругом стояли знакомые парни с Приморского бульвара. Ему протянули раскупоренную бутылку пива.
— Не хочу, — сказал Щербаков. «А не так просто вырваться из этого круга», — подумал он. — Дымите, ребята, без меня.
— Киснешь, старик. Ну, будь.
Щербаков смотрел им вслед. Развинченные походки. Что же у него общего с ними? Он опять во весь рост вытянулся на горячем песке. Хорошо так лежать, наслаждаться солнцем, песком и морем.
Да, не случись этой истории, может быть, жизнь сложилась бы совсем по-иному…
…Сданы последние экзамены за первый курс. Впереди летние каникулы. Одни собрались домой. Другие бегали по городу и устраивались на работу. В полдень все ввалились на пляж и буйно штурмовали море… Загорали, дурачились, ныряли до самого вечера. Щербаков лежал на песке. В ушах отдавался шум слабого прибоя. Вдруг над бухтой взвился отчаянный крик:
— Спасите!
