Сергей Плеханов - Заблудившийся всадник. Фантастический роман
Филолог с удивлением отметил, что старообрядец потихоньку сжился с мыслью о путешествии во времени. Выходит, разговоры, слышанные им в подземелье, не прошли для него даром, он не только молился, но кое-что на ус мотал.
IX
Вечерело. Полоски тумана змеились в луговых низинах. В воздухе столбами толклась мошкара. Пение тысяч птиц оглашало окрестные леса.
Ильин жадно впитывал виды, открывавшиеся за каждым поворотом дороги, вслушивался в голоса пернатых. Он готов был голову дать на отсечение, что никогда не встречал такого разнообразия красок и звуков. Среди высоких сочных трав пестрели десятки, если не сотни различных цветов — не то приходилось ему видеть во время воскресных вылазок за город из Москвы и даже в дальних углах России, куда заносило его в составе фольклорных экспедиций. «Наверное, четыре пятых этих растений давно исчезли, а большая часть остальных занесена в Красную книгу». А птицы! В подмосковном лесу, если пропищит какая-нибудь птаха или кукушка прокукует — это уже праздник. А тут он каких только птичьих силуэтов не увидел на багряном фоне закатного неба и плавно помахивающие длинными крыльями орланы, и суматошно-стремительные утки, и пропархивающие стайки дроздов, и чертящие воздух стрижи, и ввинчивающиеся в подоблачную вышину голуби.
Только люди, шагавшие рядом с Ильиным, только они ничем не отличались от его соседей по веку — если, конечно, не обращать внимания на одежду и убранство волос. Если поначалу они посматривали на филолога и его товарищей с дикарским любопытством, то теперь их взгляды едва задерживались на йелльской майке и малиновом камзоле, расшитом золотыми позументами…
Впереди блеснула лента реки. Крутая излучина обегала группу изб, обнесенных плетеной изгородью. Передовые всадники пришпорили коней и унеслись в сторону селения. Видно было, как они ведут переговоры с людьми, выглядывавшими из-за тына. Через некоторое время в изгороди образовался проход, и дружинники въехали внутрь. Послышался пронзительный звук рожка, и воины, сопровождавшие колонну, стали нетерпеливо покрикивать:
— Борзо! Борзо!
Когда колонна втянулась внутрь изгороди, несколько дюжих селян в посконных рубахах и берестяных лаптях-шептунах навесили на вбитые в землю колья плетеную стенку, и проход в тыне исчез.
Часть дружинников уселась за трапезу на площадке, окруженной избами, другие скрылись в убогих жилищах, а пленники группами расположились прямо на сухой глине, хранившей бесчисленные следы лаптей и копыт. Увидев, что княжна нерешительно переминается с ноги на ногу в толпе женщин, Ильин призывно помахал ей связанными руками и крикнул:
— Анна Аполлоновна, идите к нам, здесь несколько полешков есть, хоть присядете.
Бестужева помедлила с минуту — ей явно неловко было подойти к кучке бородатых мужиков, окружавших филолога, Овцына и старообрядца. Но перспектива торчать посреди селения, в то время как все повалились в изнеможении наземь, ее тоже не прельстила, и, поправив шляпку, она направилась к своим недавним соузникам.
За все время, прошедшее после вызволения их из подземелья, за всю долгую дорогу им удалось перекинуться с княжной разве что десятком слов. Теперь, когда она села на широкую березовую плаху рядом с Ильиным, на него вдруг нашел стих, и он принялся без умолку говорить — о своих догадках относительно дальнейших планов дружинников, о расстановке политических сил в Киевской Руси, о взаимоотношениях внутри великокняжеской семьи.
Бестужева с внимательно-восторженной улыбкой слушала филолога, изредка восклицая: «Это прелестно!», «Подумать только!» Когда она спросила, каким образом Ильин успел так много узнать за столь короткое время, он рассмеялся.
— Анна Аполлоновна, я ведь как раз об этих временах диссертацию писал. Былины о богатырях складывались именно в героическую эпоху князя Владимира Святославича. Так что я все летописи перешерстил — Ипатьевскую, Новгородскую, Лаврентьевскую. «Повесть временных лет» едва ли не наизусть помню. Да и географию древнерусскую хорошо знаю — могу вам точно сказать, где находится речка Смородина, на которой Илья Муромец Соловья-Разбойника изловил, где великокняжеский замок Вышгород, где Путивль, как из Новгорода в Смоленск, а потом в Киев пробраться… Ведь в этих местах мой герой Добрыня подвизался, а он — историческое лицо, посадник новгородский, то есть наместник Владимира… Добрыня, кстати, ему дядей приходился по матери, по-древнерусски уй. Жаль только, несколько припозднился я — он в Новгороде в самом конце десятого века правил. То-то забавно было бы повстречаться, я бы ему порассказал…
Из крайней избы вышел рослый дружинник. Он был без шлема, длинные рыжие волосы раздувал легкий ветерок, долетавший от реки. Похлопывая себя загорелыми руками по кожаному панцирю, он с ленцой осмотрел скопище людей, в расслабленных позах расположившихся на земле, и остановил взгляд сначала на красном кафтане Овцына, галантно привставшего на колено рядом с княжной, затем на белой блузке Бестужевой. Медленно, вперевалку зашагал в сторону пришельцев из будущего.
Ильин приметил малого в доспехах, когда тот был уже совсем рядом. Оборвав свою речь, он воззрился на дружинника. Княжна, сидевшая спиной к подошедшему, не сразу поняла, почему замолчал филолог.
— Интересно, что бы вы такое сказали Добрыне, чего он не знал… Боюсь, Виктор Михайлович, вы не нашли бы общего языка…
В этот момент дружинник протянул вперед руку и положил красную обветренную длань на плечо Бестужевой.
Много раз впоследствии Ильин пытался передать на словах то, что произошло в тот момент, а главное — что почувствовал он сам. И всегда убеждался: невозможно сформулировать впечатления, которые, как казалось ему, перевернули все его представления, сложившиеся за годы учения и самостоятельных исследований. Ему, убежденному стороннику материалистического взгляда на природу и человека, за одну минуту пришлось пережить полное крушение своих взглядов…
Когда рука дружинника легла на плечо княжны, на лице ее в первое мгновение появилось легкое недоумение, потом, когда она перевела взгляд на красные пальцы с нечистыми обломанными ногтями, это выражение сменилось испугом, гадливостью, гневом. В глазах ее полыхнуло холодное голубое пламя. Последовал резкий поворот головы, и в то же мгновение кожаный панцирь расползся на груди малого, а сам он рухнул наземь, сбитый с ног неведомой силой. Сноп голубых искр рассыпался от его тела, синяя молния змейкой соскочила с кованых ножен его меча и ушла в землю.
