Фриц Лейбер - Большое время
Док завизжал на Брюса, и голос его звучал как у грешника из преисподней, потому что он по-прежнему лежал на полу, и звуки отражались от стойки бара:
– Не злословьте о Пауках! Не богохульствуйте! Они могут услышать и шепот Нерожденного. Другие могут высечь только вашу кожу, а они способны хлестать прямо по мозгу и сердцу.
– Хватит, Брюс! – крикнул Эрих.
Но Брюс так не считал.
– Но кем бы ни были Пауки на самом деле и чем бы они ни пользовались, абсолютно ясно, как индикатор на Хранителе, что Война Перемен не только ведется против них, но она еще и исходит от них. Задержимся ненадолго на нынешней суматохе с глупой потасовкой и паническим анахронизмом, – при этом все мы помним, что анахронизмом является то, что выводит Ветры Перемен из-под контроля. Это пьяное размахивание кулаками во время греко-критской перебранки. Можно подумать, что это единственная происходящая битва и нет иного способа повернуть события в нужном направлении. Константина вышвырнули из Британии на Босфор ракетой.
Мини-подлодку отправили с Армадой против деревянных суденышек Дрейка бьюсь об заклад, что вы об этом и не слышали! А теперь, чтобы спасти Рим, им нужна атомная бомба. О боги, они ведь могли бы использовать греческий огонь или даже динамит, но ядерную реакцию… Вы только попробуйте представить себе, какие бреши и шрамы появятся на том, что осталось от истории – удушение Греции и изничтожение Прованса и трубадуров; и Ирландского Пленения Папы в ней не будет!
Порез на его щеке разошелся и снова начала сочиться кровь, но ни он, ни мы не обращали на это внимания. Его губы искривились в усмешке и он иронически заявил:
– Но я забываю, что это космическая война и что Пауки проводят операции на миллионах, триллионах планет и обитаемых газовых облаков сквозь миллионы лет и что мы – всего лишь один маленький мирок – одна маленькая солнечная система, Севенси – и вряд ли мы можем ожидать от наших загадочных хозяев, с их чрезмерной занятостью и всеобъемлющей ответственностью, чтобы они относились с пониманием или бережливостью к нашим книжечкам и к нашим столетьицам, к нашим почитаемым пророкам и нашим эпохам; или же чрезмерно беспокоились о том, чтобы сохранить какую-нибудь из уже случившихся штуковин, которая успела нам полюбиться. Может быть, и найдутся сентиментальные чудаки, готовые умереть, но не жить в мире, где не были написаны «Summa theologiae» и Уравнения поля, «Гамлета» и «Одиссея», где не было Мэтью и Китса, но наши господа – существа практические, они служат интересам тех закаленных душ, которые просто желают жить, – неважно, как.
***
– Брюс, я же говорил тебе, что хватит! – но голос Эриха затерялся во все ускоряющемся потоке речи новенького.
– Я не собираюсь тратить время на описание мелких признаков нашего великого крушения – отмена отпусков, все более острые нехватки, потеря Экспресс-комнаты, использование Станций Восстановления для операций и все прочее лихорадочное латание дыр – в предпоследнюю операцию мы снаряжались вместе с тремя Солдатами из другой галактики. Они тут были не при чем, их не собирались использовать на Земле. Такие небольшие накладки могут случиться в напряженные моменты на любой войне и, возможно, это просто локальные проблемы. Но есть более существенная вещь.
Он сделал паузу, думаю, чтобы посильнее заинтриговать нас. Мод умудрилась незаметно подобраться ко мне: я ощутила, как она прикоснулась своей маленькой ладошкой к моей руке. Уголком рта она прошептала:
– Чем мы сейчас занимаемся?
– Мы слушаем, – ответила я ей в ее же манере. Меня немного раздражал ее стиль общения.
– И ты тоже? – она выгнула припудренную золотистыми блестками бровь.
Я не успела поинтересоваться у нее, что именно я тоже? Втюрилась в Брюса? Вот уж дудки! – потому что как раз в этот момент вновь заговорил Брюс.
– Вы никогда не задавали себе вопрос, сколько еще операций над собой может вынести история, пока она вся не закрутится петлями? Не истощится ли наше прошлое после слишком многих Перемен? И настоящее и будущее тоже истекают кровью! Ведь Закон Сохранения Реальности, эта молитва теоретиков – не более чем слабенькая надежда, облеченная в пышное название! Смерть Перемен так же неизбежна, как Тепловая Смерть, и намного быстрее нее.
Каждая операция делает действительность чуть грубее, чуть безобразнее, чуть искусственнее, а все в целом становится беднее подробностями и ощущениями, которые являются нашим наследством, подобно тому, как если с холста соскоблить краску, останется лишь грубый карандашный набросок. Если все это будет продолжаться, разве космос не превратится сначала в набросок самого себя, а потом вообще в ничто? Насколько еще можно истощать действительность, вырезая из нее все новых и новых Двойников? А вот еще.
Каждая операция чуть-чуть добавляет сознание в Зомби, и когда вызванный ею Ветер Перемен стихает, они остаются чуть более возбужденными, их одолевают кошмары, они мучаются. Те из вас, кто побывал на операциях в сильно переделанных темпоральных областях, поймут, что я имею в виду – этот взгляд, который они бросают на тебя украдкой, как бы говоря: «Снова ты?
Уйди, ради Христа. Мы мертвы. Мы из тех, кто не хочет пробуждаться, кто не желает быть Демонами и терпеть не может Призраков. Прекратите мучить нас».
Я оглянулась на девушек-призраков, не могла удержаться. Как-то получилось, что они сошлись у контрольного дивана, и глазели на нас, сидя спинами к Хранителям. Графиня утащила с собой бутылку вина, которую ей перед тем принес Эрих, и теперь они по очереди прикладывались к ней. На белых кружевах графининой блузки расплывалось розовое пятно.
– И настанет день, – говорил Брюс, – когда все Зомби и Нерожденные пробудятся и все вместе сойдут с ума и двинутся на нас – в переносном смысле, конечно – своими бесчисленными ордами, говоря: «Хватит с нас!»
Но я не сразу повернулась к Брюсу. Хитон Фрины сполз с одного плеча; они с графиней сидели, наклонившись вперед, опершись локтями о колени, раздвинув ноги – графиня, по крайней мере, настолько, насколько ей позволяла ее узкая юбка – и слегка склонившись друг к другу. Они все еще были на удивление материальны, хотя им не оказывалось персонального внимания уже с полчаса, и они глядели куда-то над моей головой полузакрытыми глазами и казалось, – держите меня! – что они вслушиваются в то, что говорит Брюс и может быть, даже что-то слышат.
– Мы четко различаем Зомби и Нерожденных, то есть тех, потревоженных нашей операцией, чьи жизненные линии лежат в прошлом и тех, у кого они в будущем. Но есть ли сейчас такое различие? Можем ли мы указать на различие между прошлым и будущим? Можем сказать, что такое «сейчас», настоящее «сейчас» в космосе? На каждой Станции свое понятие о том, что такое «сейчас», относящееся к Большому Времени, в котором мы находимся, но это все не то – оно не приспособлено к настоящей жизни. Пауки говорили нам, что настоящее «сейчас» – где-то во второй половине XX века, и это значит, что некоторые из нас живы также и в космосе, имеют действующие жизненные линии. Ну а вы, Илилихис, Севенси, – как вы-то это переносите? Как это отражается на слугах Тройной Богини? На Пауках из Октавиановского Рима? На Демонах из эпохи доброй королевы Бесс? На господине Зомби с Великого Юга?
![Фриц Лейбер - Большое время [= Необъятное время]](/uploads/posts/books/59731/59731.jpg)
