Рэй Брэдбери - Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ
Где-то в заповедном уголке сердце отца Нивена что-то шепнуло ему, бешено забилось, потом замедлило бег и почти остановилось. И внезапно отца Нивена прошиб жуткий пот. Он чувствовал, что не способен пошевелиться, но надо было идти: шаг за шагом, он подошел к сводчатому проему баптистерия.
В темноте этого укромного местечка действительно виднелось бледное свечение.
Нет, это был не свет. А фигура. Чей-то силуэт.
Он возвышался позади купели. Звуки падающей воды прекратились.
Отец Нивен в ослеплении стоял, онемев, словно язык прилип к гортани, с широко раскрытыми безумными глазами. Наконец видение обернулось к нему, и он осмелился крикнуть:
– Кто!
Одно-единственное слово, эхо которого раскатилось по всем уголкам церкви, заставив бешено заплясать огоньки свечей, взметнув пропитанную ладаном пыль и заставив сердце самого отца Нивена сжаться от страха, мгновенно вернувшись к нему криком: Кто!
Единственный свет внутри баптистерия исходил от белых одежд стоящей лицом к нему фигуры. И этого света было достаточно, чтобы он увидел невероятное.
Отец Нивен увидел, как фигура пошевелилась. Она простерла бледную длань над купелью.
Рука повисла в воздухе, словно нехотя, словно она жила отдельно от стоящего позади нее призрака, словно кто-то взял ее и насильно протянул вперед, чтобы показать перепуганному и зачарованному отцу Нивену то, что находилось в центре этой открытой белой ладони.
Там была рана с рваными краями, круглая дырка, из которой постепенно, капля за каплей, вытекала кровь, медленно капая в церковную купель.
Капельки крови ударялись о поверхность святой воды, окрашивая ее в багряный цвет, и расплывались медленной рябью.
На какое-то мгновение рука застыла в воздухе перед глазами ошеломленного, ослепленного и прозревшего священника.
Будто подкошенный ураганным порывом ветра, священник, издав крик то ли отчаяния, то ли озарения, рухнул на колени, одной рукой прикрывая глаза, а другой отгоняя от себя призрак.
– Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, этого не может быть!
Словно какой-то ужасный садист зубной врач накинулся на него и одним движением, без наркоза вырвал целиком, как кровоточащий кусок сырого мяса, душу из тела. Он почувствовал себя пойманным в капкан, жизнь его рванулась прочь, но ее корни, слава богу, оказались глубоки!
– Нет, нет, нет, нет!
И все же – да.
Он снова взглянул сквозь сплетение пальцев.
Фигура была еще там.
И страшная кровавая ладонь, дрожа и роняя капли, простиралась над купелью.
– Довольно!
Рука отодвинулась назад и исчезла. Дух остановился в ожидании.
Лик Его был добрым и знакомым. А эти необычные, прекрасные, глубокие и проницательные глаза были как раз такими, какими он всегда их себе представлял. Мягко очерченные губы, бледное лицо в обрамлении струящихся локонов волос и бороды. Человек был облачен в простые одежды, истрепанные прибрежными и пустынными ветрами Галилеи.
Огромным усилием воли священник сдержал готовые пролиться слезы, умерил мечущееся в своей груди изумление, сомнение, потрясение – все эти бессмысленные чувства, которые всколыхнулись в его душе, грозя вырваться наружу. Он задрожал.
И тут он увидел, что Видение, Дух, Человек, Призрак-или-Кто-Бы-Он-Ни-Был тоже дрожит.
«Нет, – подумал священник. – Этого не может быть! Он боится? Боится… меня?»
Теперь уже Дух затрясся – подобно ему, будто зеркальный образ его собственных конвульсий, – словно в агонии, широко раскрыл рот, зажмурился и простонал:
– О, пожалуйста, отпусти меня!
Тут молодой священник еще шире открыл глаза и выдохнул. В голове его мелькнуло: «Но ведь ты свободен. Никто здесь тебя не держит!»
И в то же мгновение раздалось:
– Держит! – вскричал Призрак. – Ты держишь меня! Пожалуйста! Отведи свой взгляд! Чем дольше ты смотришь на меня, тем больше я становлюсь этим! Я не тот, каким кажусь!
«Но ведь, – подумал священник, – я ничего не сказал! Мои губы не шевелились! Откуда этот Дух узнал мои мысли?»
– Мне известно все, о чем ты думаешь, – сказал дрожащий и бледный Призрак, отступая во мрак баптистерия. – Каждая фраза, каждое слово. Я не собирался приходить сюда. Я отважился войти в город. И вдруг превратился во множество вещей для множества разных людей. Я побежал. Они – за мной. Я спрятался здесь. Дверь была открыта. Я вошел. И тут, и тут – ох, – и тут я оказался в ловушке.
«Нет», – подумал священник.
– Да, – плаксиво сказал Дух. – Ты меня поймал.
Медленно, кряхтя под еще более тяжким и ужасным бременем прозрения, священник подтянулся, схватившись за край купели, и, качаясь, встал на ноги. Наконец он осмелился выдавить из себя вопрос:
– Ты не тот… каким кажешься?
– Не тот, – ответил Призрак. – Извини.
«Я сейчас сойду с ума», – подумал священник.
– Не надо, – сказал Призрак, – иначе я тоже сойду с ума.
– Я не могу отпустить тебя – о Господи, – раз уж ты явился после всех этих лет, всех моих мечтаний, – разве не видишь, это для меня слишком. Две тысячи лет все человечество ждало твоего возвращения! И я, я – тот, кто встретил тебя, кто видит тебя…
– Ты встретился лишь со своим собственным мечтаньем. Ты видишь только то, что тебе потребно видеть. Без всего этого… – фигура прикоснулась к своим одеждам на груди, – я выгляжу совсем иначе.
– Что же мне делать?! – воззвал священник, глядя теперь уже то на небеса, то на призрака, который вздрогнул от его крика. – Что?
– Отведи взгляд. В это мгновение я выбегу за дверь и скроюсь.
– Вот так… просто?
– Прошу тебя, – сказал Человек.
Священник, дрожа, сделал несколько вдохов.
– О, если б это мгновение могло длиться хотя бы час.
– Ты что, хочешь убить меня?
– Нет, что ты!
– Если ты насильно удержишь меня в этой форме еще немного, моя смерть будет на твоей совести.
Священник прикусил кулак, и дрожь сожаления пронизала его с ног до головы.
– Так значит, ты… ты марсианин?
– Он самый.
– И я сделал это с тобой моими собственными мыслями?
– Невольно. Когда ты спустился по лестнице вниз, твоя давняя мечта охватила меня и преобразовала. Мои ладони до сих пор кровоточат от ран, которые ты достал из тайных закоулков своего разума.
Священник в изумлении покачал головой.
– Еще секунду… подожди.
Он напряженно и жадно вгляделся в темноту, из которой проступал светлый лик Духа. Лик этот был прекрасен. А эти руки – какая неописуемая нежность была в этих руках.
Священник кивнул, его обуяла такая грусть, словно меньше часа назад он прошел через настоящую Голгофу. И час истек. И гаснущие угли рассыпались по песку у Галилейского моря.
