Андрей Бельтюков - Секта
Так же, как у того злополучного констебля.
Ни разу за все годы Лангелан не убил полицейского.
Он вообще выполнял контракт практически безупречно и не забрал жизнь ни одного копа. Это было очень важным: у полиции не имелось к нему личного счета.
Теперь все изменилось. Случись ему попасться — и любой полицейский от Восточного до Западного побережья сделает все, чтобы он не дожил до суда. Мысль эта наполняла его бешенством.
"Они поплатятся. У них просто не возникало до того серьезных проблем, и появилась иллюзия, что все очень легко. Но когда станет по-настоящему горячо, они поймут, что то была лишь иллюзия".
Деск все еще продолжал действовать. Мысли легко и стремительно выстраивались в сознании, словно калиброванные подшипники. Ему было хорошо — пока хорошо — за единственным исключением. Головная боль постепенно заполняла затылок, и никакой деск не мог здесь помочь. "Черт с ним. На три-четыре часа меня еще хватит". На востоке забрезжила полоса слабого, будто недоношенного восхода, — из такого мог развиться лишь рахитичный бессильный день, который наверняка быстро сменят новые сумерки.
Сейчас Бакстон спал. Во всяком случае, все выглядело именно так. Тем не менее Лангелан не стал выезжать на центральную улицу, а свернул на Вууд-роуд, а затем направил машину по одной из узких дорожек, спускавшихся к парку. Оттуда он пешком выбрался на Мейн-стрит.
Кто?
А с кем он вообще разговаривал здесь? Бармен в "Медвежьей пяте" и два старых мешка за столиком.
Вряд ли.
Лангелан усмехнулся — "Пиво от Флинта — выпьешь и пинту". И тут же улыбка на его лице превратилась в гримасу. После комфортабельного салона "тандеберда" на улице оказалось невероятно холодно. Жидкие конусы света уличных фонарей выхватывали из темноты снежные полосы. Ветер вылизывал пустынные улицы. Стивен поднял воротник и затянул "молнию" до подбородка.
"Ничего. Это все-таки Пенсильвания, а не Аляска.
Такое не сможет продолжаться долго".
Руфь Йельсен.
Это возможно. Ведь ей каким-то образом удалось разговорить его… Разговорить о том, что было спрятано так глубоко, что оказалось почти забытым. Хотя разве он что-то рассказывал? Нет, определенно нет. Он просто вспомнил одну давнюю историю. Тогда, после проведенной на острове ночи, ему страстно хотелось поделиться пережитым — но рассказать в тот момент было некому. А потом оказалось ненужным. Но, видимо, это было лучшее воспоминание в жизни.
"Итак, Руфь. И кроме нее был вдобавок тот ненормальный секретарь. Что он болтал — невозможно вспомнить. Кстати, еще нищий там околачивался, возможно, у него была своя роль. Но как бы там ни было, несомненно: имя констебля не прозвучало. Ни разу. И даже намека не было".
Произошло совершенно другое.
Лангелан остановился. Ему захотелось курить, но сейчас это была пустая затея. Неважно. Только что, секунду назад, благодаря деску очередной подшипник в его мозгу точно занял определенное место.
И он понял.
Это было очень простой вещью, настолько простой, что странно, как он вообще догадался.
После разговора с секретарем ты совершенно забыл о намерении повидать мистера Армистеда.
Забыл?.. Нет, не совсем так. Точнее будет — расхотел.
Да, именно это. Ему не хотелось уже идти в Фиолетовый дом, встречаться с кем бы то ни было. Кажется, в тот момент ему вообще ничего не хотелось. И это было состояние его души. Его настроение. Никакого насилия, никакого нажима — все определялось (или ощущалось?) собственной волей.
По своей воле он вернулся в пансион — и по своей же воле через полчаса навестил констебля Холлмена.
Если его зомбировали, то произошло это на высочайшем уровне и невероятно изощренно. Ни о чем подобном он даже не слышал. А уж он должен был знать о подобной технике — хотя бы в общих чертах.
Потому что это не могло остаться незамеченным для Синдиката.
Однако нет.
И если бы не сверхдоза стимулятора, то он бы так и не выбрался из этого дерьма.
Лангелан стоял, прислонившись к шершавой неровной стене. Напротив располагалась аптека — в неоновой вывеске горела одна-единственная буква словно последний солдат погибшего взвода. Через два квартала должен быть пансион Йельсен. Света над входом не было.
Ничего.
Он вернется к Фиолетовому дому — и на этот раз попадет внутрь. Обязательно: потому что теперь игры кончились. Теперь все будет очень серьезно. Но сперва необходимо заглянуть в свой номер. Эти два квартала дались нелегко. Когда он подошел к знакомому подъезду, пальцы его рук совершенно окоченели, и ему пришлось дышать на них, прежде чем достать из кармана ключ. Холл был совершенно пуст — на сей раз действительно пуст.
Лангелан поднялся на второй этаж, пересек лестничную клетку, освещаемую болезненным оранжевым светом ночного плафона, и подошел к двери, которую украшала табличка с номером "9". Цифра сейчас едва угадывалась. Он недолго постоял перед входом. Его вдруг вновь охватило чувство абсолютной и необъяснимой уверенности, что дверь не заперта.
Но быть этого не могло.
Даже если убийство копа уже обнаружено (в чем он весьма сомневался), полиция не имела времени выйти на него. Легавые вряд ли успели даже наметить круг подозреваемых. И это значит… Это значит, что номер закрыт на два оборота, — как он его и оставил несколько часов назад. Теперь тот момент представлялся далеким, как юрский период.
Не заперта.
Лангелан повернул ручку, дверная створка легко подалась, словно приглашая его за собой. Бесшумно он извлек свой "люгер".
…На стене выключатель. Вспыхнул свет — пожалуй, излишне яркий. Он оглядел комнату — еще и еще раз, словно механический заяц, у которого никак не кончался завод. Комната была чисто убрана.
И совершенно пуста.
Нигде ни соринки; из-под покрывала выглядывал край простыни, застеленной особенным образом. На миг Лангелан подумал, что в темноте коридора зрение подвело его. Потом он посмотрел на платяной шкаф.
Лакированную поверхность, словно оспинки, покрывали следы уколов.
Это был его номер.
И вместе с тем уже нет. Номер, подготовленный для нового постояльца. И здесь не было вещей. Его сумки.
Исчезли вообще все следы его пребывания в пансионе.
Это было необъяснимо. Но тем не менее это было именно так.
Лангелан убрал пистолет, радуясь, что никто сейчас не видит его лица… никто из своих. Он повернулся к выходу, и внезапно волна боли захлестнула затылок — и отступила, оставив после себя мгновенную слабость и неприятное, давящее ощущение в желудке.
"Не хватало лишь блевануть здесь".
Он толкнул дверь и вышел в коридор, чувствуя, что ладони покрылись потом.
