Михаил Михеев - Рассказы
Я взглянул на нашего водителя. И тут же заметил справа от себя на фоне окна крутолобый профиль.
Незнакомец сидел на переднем сиденье, понурившись и закрыв глаза. Очевидно, сигнал обгоняющего лайнера разбудил его. Он вскинул голову. Посмотрел на дорогу — автобус уже приближался к тридцатому километру — и тут же быстро перевел взгляд на спину нашего водителя, затем ему под ноги. Туда, где находились педали сцепления и тормоза.
Я понял, что сейчас что-то произойдет.
Мне хотелось крикнуть шоферу «берегись!». Но боязнь оказаться смешным удержала меня. И тут же, как сирена скорой помощи, отчаянно завизжали тормоза. Автобус занесло, развернуло поперек шоссе. Совсем близко за окном мелькнул желто-зеленый борт обгонявшего лайнера. Автобус содрогнулся от гулкого удара. Меня бросило вбок... Потом нахлынули тишина, мрак...
Я открыл глаза.
Лайнер стоял, уткнувшись радиатором в кузов автобуса. Водитель лайнера не смог сразу остановить тяжелую машину, но успел нажать на тормоз и ослабил силу удара. Из пассажиров автобуса никто не пострадал. Только я, очевидно, ударился головой о переплет окна. Затылок у меня побаливал, но сознание работало уже отчетливо.
Бестолково суетились пассажиры. Многие лезли с вопросами к водителю. А тот сидел, вцепившись в рулевое колесо, и оторопело глядел вниз, на педаль тормоза. Потом вскочил, открыл двери и выпрыгнул из машины.
За ним заспешили пассажиры.
Я тоже вылез на шоссе и только там вспомнил про своего незнакомца. Его не было среди пассажиров.
Я выбрался из толпы и огляделся.
Мы стояли как раз у полосатого столбика — тридцатый километр. В сторону от шоссе отходила проселочная дорога. Мало езженная, заросшая травой, она терялась в березовом лесочке, который тянулся рядом с шоссе. За березами мелькала удаляющаяся сутулая фигурка незнакомца.
Я быстро догнал его и пошел следом, метрах в двадцати. Он шагал не спеша, не оглядываясь, я не торопился открывать свое присутствие: я не знал, что скажу, если он увидит меня и спросит, что мне нужно. Он мог и не спросить. Судя по тому, как свирепо расправился он с академиком Семиплатовьтм, он просто сбил бы меня с ног, если бы я чем-то не понравился ему. Вдавил бы в землю, как муху, даже не прикасаясь ко мне.
Он мог это сделать, я был уверен. Нечего скрывать — я боялся. Боялся, но все-таки шел.
Незнакомец представлялся мне волшебником. Необходимо было удостовериться в реальности всего, что я видел. Или чудеса существуют, или я помешался.
На пути попалась лужайка, покрытая травой. В траве белыми пятнышками разбросались созвездия ромашек. Легким движением незнакомец вынул руку из кармана пиджака. Что-то белое вспорхнуло с лужайки и село ему на пальцы. Я подумал вначале — бабочка, пригляделся... цветок ромашки!
Он сорвал цветок, не задержавшись ни на секунду, как бы машинально, и продолжал идти.
Мне сразу стало неуютно. Я невольно замедлил шаги. Сухой сучок звонко щелкнул под подошвой. Незнакомец быстро обернулся.
Отступать было некуда.
Он молча, без удивления смотрел на меня своими странными (чтобы не сказать — страшными), стеклянно поблескивающими глазами.
Я давно убедился в истине старинной поговорки, что глаза — это зеркало души. Ничто так верно не передает душевную сущность человека, как его взгляд. Что-то ненормальное открылось мне во взгляде незнакомца. Ненормальное и опасное, как и творимые им дела.
Молчаливая пауза затянулась. Говорить нужно было мне, а я не знал, с чего начать. В глазах незнакомца уже появилось отчетливое выражение угрозы — очевидно, мое поведение показалось ему назойливым.
— Шофера, вероятно, будут судить, а он не виноват,— наконец сказал я.— Хорошо еще, обошлось без человеческих жертв. Вы слишком резко придавили педаль тормоза.
Он прищурился, тонкие ноздри дрогнули в усмешке.
Я перевел дух.
— Академик Семиплатов получил сотрясение мозга. Зачем вы так обрушились на него?
— Припоминаю, — протянул незнакомец. Голос его был скрипучий и неприятный, как, впрочем, и весь его облик. — Так это вас я посадил, когда вы загородили Семиплатова. Зачем вы были на конференции? — спросил он резко.— Кто вы?
Я назвал себя.
— Вот как,— произнес он уже мягче.— Эта ваша книга о полярности биотоков?.. Что ж, в ней много верных положений, — заметил он снисходительно.— А вашего Семиплатова жалеть нечего. Он консерватор...
— Он человек, большой ученый...
— Академик Семиплатов,— жестко оборвал меня незнакомец,— научился катать по столу мячик от пинг-понга и считает это достижением человеческого ума. Глупец! Разум человека всемогущ...
И тут я вспомнил:
— Вы — Полянский! Я видел вашу работу в институте.
— Да,— согласился он,— пять лет тому назад я посылал академику Семиплатову статью: «Антиполе материи и силовые поля мозга». Вы ее читали?
— Нет, — пришлось мне признаться.
— Так...— прищурился Полянский.— Прочитать ее вы не сочли нужным.
Я не стал оправдываться.
— В своей статье, — продолжал Полянский,— я разработал новую теорию взаимодействия человеческой мысли и окружающей материи. Тогда я еще многого не знал. Ваш академик Семиплатов назвал мои рассуждения средневековой мистикой и даже отказался их комментировать. Он обыватель от науки, это тяжелое заболевание, и таких людей лечат только фактами. Он получил по заслугам... А вот ваша работа мне кое в чем помогла. Считайте меня должником.
— Как вы это делаете? —решил спросить я.
Полянский молчал. Опустил глаза на цветок ромашки, который все еще держал в руке. Закрутил его в пальцах — лепестки цветка слились в белый мерцающий круг. Пальцы были тонкие, слабенькие, как у ребенка, казалось, им не переломить и спички...
Вдруг ромашка выскользнула из его руки и повисла в воздухе, прямо перед моим лицом. Она висела так несколько секунд — я видел ее ясно и отчетливо, желтую пушистую шапочку и веер белых лучиков вокруг. Потом она очутилась в боковом кармашке моего пиджака.
Я потрогал ее. Да, это была настоящая ромашка...
— Пойдемте со мной, — сказал Полянский.— Я живу здесь, неподалеку, в дачном поселке.
Мы вышли на опушку леса, к одинокой дачке с голубыми ставнями за дощатым, потемневшим от времени забором. На воротах — новенькая железная табличка с собачьей мордой и предупреждающей надписью.
Полянский открыл калитку.
— Собаки нет, — пояснил он.— Повесил, чтобы попусту не лезли. Не люблю.
На поленнице возле стены сидел здоровенный лохматый кот. Он доверчиво поднялся навстречу, очевидно, рассчитывая на какое-то внимание с нашей стороны. Полянский взглянул на него, и кот исчез, будто его ветром сдуло. Только на белой коре березового полена остались царапины от когтей.
