Семен Слепынин - Фарсаны
Девушка, словно почувствовав пристальный взгляд, посмотрела в мою сторону. По ее лицу скользнула грустно-ироническая улыбка.
Я отвернулся и стал смотреть на трибуну, стараясь вникнуть в смысл выступлений.
— Человек должен взаимодействовать с естественной средой обитания на условиях, адекватных его сущности, его гуманистической сущности, — говорил один из рядовых членов Круга. Выражался он слишком мудрено. Видимо, такой же новичок здесь, как и мы с Сэнди-Ски.
В противоположность ему речь архана Нанди-Нана, выступившего следующим, отличалась простотой и образностью.
— Второй проект не лишен частных недостатков, но в целом он мудр и дальновиден. Автор его правильно подчеркивает, что живая, первозданная природа, в лоне которой появился человек, необходима нам, как воздух. С детства человек испытывает ее благотворное влияние. Ребенок, изумленно уставившийся на жука, ползущего по зеленой качающейся травинке, полюбит живую природу, найдет в ней что-то бесконечно ценное и доброе. Природа в большей степени, чем искусство, формирует гуманиста.
— Мы овладели ядерной энергией, — продолжал Нанди- Нан, — наши ученые проникли в тайну самой могущественной энергии — энергии всемирного тяготения. И я считаю позором, что столь высокая цивилизация до сих пор терпит у себя на планете громадный безжизненный край раскаленных песков. Правда, наша планета не так густо населена. Но это может служить отчасти объяснением, но никак не оправданием.
Мне всегда нравился Нанди-Нан, и взгляды его я полностью разделял. Стройный и сухощавый, он стоял на трибуне и говорил вдохновенно и темпераментно. Но сейчас я слушал его невнимательно. Мои мысли были заняты иным, и я снова то и дело смотрел в сторону гуманитарного сектора. В это время девушка повернулась к соседке и что-то шептала ей, мягко жестикулируя. Меня поразила естественная грация ее движений, высокая культура каждого жеста, свойственная нашим знаменитым танцовщицам. «Но кто она? — гадал я. — Может быть, действительно танцовщица? Или поэтесса?»
Я словно сквозь сон слышал разгоревшиеся споры, гул голосов в зале. И вдруг наступила тишина. Я невольно взглянул на трибуну. На ее возвышение, не спеша, поднимался архан Вир-Виан — выдающийся ученый и тонкий экспериментатор, личность почти легендарная. Он был из тех немногих шеронов, которые высокомерно, неприязненно относились к новому, гармоничному строю, установившемуся на всей планете.
Выступал Вир-Виан очень редко. Большей частью он молчал, угрюмо и отчужденно глядя в зал. Его редкие и короткие выступления выслушивались в глубокой тишине, ибо они всегда поражали новизной, неожиданностью научных и философских концепций. Но на этот раз он выступил с большой программной речью.
Изложить сегодня ту речь не успею. На наших ко рабельных часах вечер, и фарсаны уже собрались в кают- компании, дожидаясь меня. К тому же сильно разболелось плечо. Ушиб я его при обстоятельствах, которые нарушили мой сон и чуть не привели к гибели всего корабля. Об этом стоит упомянуть, но уже после того, как целиком опишу свой сон.
26-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
Пусть не думает неведомый читатель, что моя жизнь на корабле — это приятная оргия воображения, этакое сладостное погружение в мир воспоминаний. Ничего подобного! Я ни на минуту не забываю о фарсанах. Раздираемый мучительными сомнениями, присматриваюсь к Тари-Тау. Кто он? Фарсан или человек?
Вчера ни строчки не записал в своем дневнике. Весь день вместе с фарсанами проверял все системы звездолета, приводил в порядок корабельное хозяйство. Но об этом потом. Сначала о программной речи Вир-Виана, которая объяснит социально-философские предпосылки появления фарсанов.
Итак, в зале царила непривычная тишина. На трибуне — Вир-Виан. Как все шероны, он был высок и строен. Однако его лицо нельзя назвать красивым в обыденном понимании этого слова. Мощно вылепленное, оно было даже грубым, но патетично вдохновенным и поражало своей духовной силой.
— Общественный труд, борьба за существование и природа — вот три фактора, сформировавшие человека, — начал Вир-Виан своим звучным голосом. — Здесь правильно говорили о том, что для гармонического воспитания человека необходима новая, первозданная природа, развивающаяся по своим внутренним законам, а не природа выутюженная, математически расчерченная. Но спасет ли человечество от биологического и духовного вырождения одна природа? Нет, не спасет. Как ни важна природа, но она фактор второстепенный. На ваших лицах я вижу удивление: о каком это вырождении я говорю?..
И Вир-Виан перечислил признаки начавшегося, по его мнению, биологического и духовного угасания. Он представил перед нашими изумленными взорами карикатурно искаженный образ современного человека — с механизированными и нивелированными чувствами, неспособного к психологическим нюансам и сложному мышлению. Процесс вырождения особенно нагляден, по его мнению, в искусстве, которое является зеркалом человечества.
— Почему, — спрашивал он, — нынешний человек отвергает великолепную поэзию прошлых веков, монументальное искусство шеронов — искусство тонких интеллектуальных раздумий и переживаний? Да потому, что человек перестает понимать его. Оно, дескать, устарело. И начались поиски какого-то современного стиля, рассчитанного на стандартизацию человеческих чувств. Процесс «обесчеловечения» искусства особенно заметен в таком популярном среди юношества жанре, как научная фантастика, которая все более и более превращается из философского человековедения в машиноведение.
— На наших глазах, — говорил Вир-Виан, повышая голос, — происходит необратимый процесс машинизации человека и очеловечения машины, процесс тем более опасный и коварный, что он происходит постепенно и незаметно.
Вир-Виан нарисовал перед нами мрачную картину грядущего упадка. Человек постепенно упрощается, его духовный мир в будущем царстве покоя и сытости стандартизируется. Между тем ученые, работая по инерции, будут еще некоторое время обеспечивать научно-технический прогресс, темпы которого станут все более и более замедляться. Появятся совершеннейшие кибернетические устройства. Со временем эти умные машины превзойдут человека с его упрощенным духовным миром. Они возьмут на себя не только черновой, утилитарный умственный труд, но и отчасти труд творческий. Однако процесс совершенствования кибернетической аппаратуры не будет бесконечным. Даже самых выдающихся ученых грядущего затянет неудержимый поток всеобщей деградации. Ученые сами попадут в духовное рабство к машинам. Кибернетические устройства, не руководимые человеком, будут повторять одни и те же мыслительн ые и производственные операции, обеспечивая человечеству изобилие материальных и даже так называемых духовных благ. Наступит царство застоя.
