Александр Бушков - Континент
Гай возник на пороге. Он был великолепен. Бородачи журавлями летали из угла в угол, разве что не курлыкали, и, если бы у них нашлось время поразмыслить, они обязательно подумали бы, что так их еще никогда не били и вряд ли будут впредь. Гай торопливо одел Алену, отвесил бородачам по прощальному полновесному пинку и вывел Алену в коридор. Там ему пришло в голову, что бородачи, собственно говоря, абсолютно ни в чем не виноваты, но возвращаться для извинений он все равно не стал.
В номере он отпоил Алену кофе, и она быстро пришла в себя. Естественно, она ничегошеньки не помнила.
– Сигарету тебе давали? – спро-сил Гай.
– Давали коктейль. Все поплыло…
– Умнейшим человеком был Уилки Коллинз, – сказал Гай. – «Тело находится во власти самого всесильного из властителей – химии. Дайте мне химию – и, когда Шекспир задумает Гамлета и сядет за стол, чтобы воспроизвести задуманное, посредством воздействия на его тело несколькими подмешанными в пищу крупинками я доведу его разум до такого состояния, что его перо начнет плести самый несообразный вздор, который когда-либо осквернял бумагу». Это из «Женщины в белом», а «Женщина в белом» издана в восемьсот шестидесятом, за десятки лет до того, как военные обратили внимание на химию…
– Гай, ты правда на меня не сердишься?
– Брось, глупенькая, – сказал Гай. – Самое интересное, что эту теорию «роковых двенадцатиугольников» мне еще дома развивали. Ахиллесова пята этих постулатов в том, что все эти теоретики дружно встают на дыбы, когда по их же логике им следует включить свою девушку в свободное коловращение плоти… Ужасно негодуют, знаешь ли, страсть как терпеть не может российский интеллигент проверять свои теории на себе самом, однако горлопанить ему это не мешает… Ладно, принесу-ка я тебе кофе, и тронемся в дорогу. А то, не ровен час, вынырнут еще какие-нибудь идеологи-учредители…
Он спустился в бар. В огромном камине с бронзовыми украшениями пылал огонь, и в огне резвились саламандры, хватая друг друга за хвосты. У камина в глубоком кресле уютно устроился рыжий член Клана Девятиугольника.
– Кофе, – сказал Гай, подтолкнув к бармену позаимствованную на кухне большую эмалированную кружку (при виде значка-факела повар готов был отдать не то что кружку – всю кухню). – И покрепче. – Потом со спины подошел к рыжему: – Ба, кого я вижу! Что это вы так быстро покинули заседание столь славной организации?
– Скучно, – лениво сказал рыжий. – Садитесь, выпейте. Куда торопиться?
Гай сел в соседнее кресло. Бармен рысцой подбежал с бокалом – значок с алым трилистником пламени оказывал и на него соответствующее воздействие.
– Кажется, Гай?
– Да.
– Лорд Уэнтворт.
– Интересно, – сказал Гай. – Живых лордов мне еще видеть не приходилось. Впрочем, и дохлых тоже. Стоп, стоп… Лорд Уэнтворт. Это совсем интересно, ваше сковородь, и совершенно меняет дело…
– В каком смысле?
– Я всю жизнь мечтал о машине времени, – медленно сказал Гай. – Помимо всего прочего, она понадобилась бы мне, чтобы прогуляться в одна тысяча восемьсот первый год с автоматом в руках. – Он допил, швырнул бокал в неосторожно высунувшуюся саламандру и закончил почти весело: – И одним из тех, кого я должен был там уложить, был бы ваш прапрадед.
– Неужели?
– Вот именно, – сказал Гай.
– Надеюсь, не за то, что мой прапрадед соблазнил вашу прабабушку? – улыбнулся лорд. Он еще надеялся обратить все в шутку.
– Вы хорошо знаете историю?
– Боюсь, что нет.
– Боже, чему вас только учат в ваших Итонах… – покачал головой Гай. – Бармен, еще виски, только не в этот наперсточек! Так вот, история… Я никоим образом не одобряю привычки Павла Первого ссылать в Сибирь целые полки, высочайше регламентировать количество обеденных блюд в зависимости от сословия, и тому подобное. Черт с ним, с этим, – в конце концов, Петр Первый сажал бояр голой жопой на яйца, и ничего – ходит в великих преобразователях… Гораздо больше меня привлекает внешняя политика Павла Первого. Тот период, когда, отвергнув традиционную ориентацию на Англию, Павел сблизился с Наполеоном Бонапартом, и сорок тысяч казаков двинулись на Хиву, чтобы вступить в Индию.
– Воздушные замки…
– Да… – сказал Гай. – Воздушные замки, потому что в Санкт-Петербурге был английский посол лорд Уэнтворт, в любовницах у которого ходила Ольга Жеребцова, в девичестве Зубова, из старинной фамилии, тесно повязанной с недовольной императором знатью… Сколько ваших пресловутых соверенов получила эта компания от посла – не так уж важно. Главное – в ночь на одиннадцатое марта восемьсот первого года вся эта гвардейская сволочь ворвалась в Михайловский замок… Император волею божьего скончался. Вы понимаете, что мы потеряли?
– Да…
– Ни черта вы не понимаете, – сказал Гай. – В состоянии оценить потерю только мы, славяне… при ужасно «дружелюбном» отношении индийцев к вашим предкам вторжение нашей кавалерии было бы детонатором, способным взорвать всю Индию. Заключив военный союз с Францией, мы делили бы Европу, как свежевыпеченный торт… Кто знает, возможно, что впоследствии мы не ушли бы при таком раскладе из Аляски и Калифорнии. И не было бы никакой Великой Британии и сильных Соединенных Штатов от океана до океана…
– А может, так и нужно было? – невозмутимо спросил лорд. – Мой дорогой, вами ведь всегда руководили люди со стороны – татары, немцы, мордва, евреи… И сейчас немногим лучше. Что, если вы сами не способны руководить?..
– Это мы-то? – хрипло спросил Гай. – Это мы-то, великий народ, сто раз спасавший мир, в том числе и ваш паршивый остров… – Он сунул руку под пиджак, вытащил «вальтер» и большим пальцем сдвинул предохранитель. – Историю, к сожалению, нельзя исправить, – говорил Гай, сторожа стволом помертвевшее лицо лорда. – Но это только в том случае, если она развивается от прошлого к будущему. В случае же, если действительно существует антивремя – время, текущее вспять от будущего к прошлому, – смерть потомка автоматически уничтожает его предков. Вы следите за моей мыслью, милорд? Прекрасная гипотеза, вполне в духе Ирреального Мира. Где вы предпочитаете, милорд, – у камина? Мне почему-то кажется, как верному читателю тетки Агаты, что смерть у камина – искренне английский колорит… Как вы думаете?
Вряд ли милорд способен был думать. Он встал и медленно пятясь, как хорошо вышколенный слуга, отступал к двери. В баре сидели еще человек двадцать, но никто не обращал внимания, не смотрел в их сторону.
– Ну что же вы? – спросил Гай, надвигаясь на него и поднимая пистолет. – Я всегда считал, что истинный джентльмен должен умирать с достоинством. Ради бога, не разрушайте созданный моим воображением образ истинного джентльмена, я вас умоляю… Что же вы дрожите? Может быть, к вашему появлению на свет приложил руку или кое-что другое какой-нибудь конюх, и этим все объясняется, эта ваша трусость?
