Кир Булычев - Старый год
– Я помогу, – сказала Люська.
Партизан поглядел на нее в сомнении и, тут же почуяв неладное – он все время был настороже, – присел, будто хотел спрятаться за тело Пыркина. Жулик зарычал, глядя на мост.
Егор посмотрел в ту сторону.
Неровной, трудно различимой цепочкой их ожидали призраки.
Они не двигались, не показывали враждебных намерений, но стояли спокойно, бесстрастно, и оттого от них исходила угроза.
– Кровь почуяли, – прошептал Партизан. – Когда кровь почуют, их трудно удержать.
– А кто они? – спросил Егор. Он уже задавал этот вопрос, он многие вопросы задавал по два-три раза и либо не получал ответа вообще, либо каждый раз получал иной ответ.
– Придется бросить Пыркина, – сказал Партизан, – побежали с другой стороны, по самой воде пройдем.
Жулик буквально взвыл. Он понял.
И в следующее мгновение он кинулся на призраков. Они отпрянули, но не так испуганно, как в прошлый раз. Только расступились, пропуская песика. Жулик помчался обратно.
– Ему все равно, – сказал Партизан. – Они кровь высосут из Пыркина, а ему все равно.
– Но вы же сказали, что он живой.
– Что живой, что мертвый – все равно не жилец. Нам его до бытовки не дотащить.
– Нет, так нельзя, – сказала Люська. – Он же мой сосед. Пыркин. Я его давно знаю.
Ее аргументы только рассмешили Партизана.
– Если хочешь жить, барышня, – заявил он, – привыкай терять друзей и близких. А уж чужих теряй, не моргнув глазом. Иначе погибнешь сама. К сожалению, третьего пути нет.
Привидения надвигались на них, Жулик носился между призраками, лаял, но не смел подойти совсем близко. Егор уже почувствовал присутствие электричества в воздухе, словно находился под линией очень высокого напряжения.
Он старался понять: где же скрывается разум или злоба в этих намеках на плоть, в прозрачной протоплазме, которая, может, и не существует, а лишь является сгустком какой-то энергии?
Странно, но сейчас он видел, что привидения различаются размером, формой и некоторые из них вовсе не похожи на людей. Из воздуха возникали какие-то полупрозрачные предметы, вспыхивали звездочки, образовывались черные провалы. У одного из призраков вдруг появилось лицо, знакомое неприятное лицо...
– Ты куда к ним пошел? – воскликнула Люська. – Убьют же!
– Погоди. Ты же видишь, что у него в лапах?
– Нет, не вижу. Я и лап не вижу. Ну, Егорушка, ну уйдем, пожалуйста.
Так жена уговаривает мужа, пьяного задиру, чтобы не лез в драку.
– Ты видишь черное?
– Вижу, вижу, только уйди.
А Егор понял, что лицо призрака напоминает Жору. Нет, это Егору кажется. Откуда у призрака лицо Жоры? Но почему у него в руках черная овальная, почти непрозрачная штука, так похожая на двухкассетник?
– Ну что ты? – Люська не отставала.
– Кажется, это отцовский магнитофон, – сказал Егор.
– Ты с ума сошел, да?
– Я теперь ничего не понимаю. И ничему не удивляюсь.
Привидение-Жора отделилось от толпы прочих и поплыло к Егору. Жулик бросился ему наперерез. Егор отступил, потому что его начало дергать током.
– Не смотри, – приказала Люська. – Это не он, не тот человек. Это его совесть. Или стыд, или страх... он оставил его с нами, а сам ушел.
– Погоди, – сказал Егор, – а может, они такие злые, потому что это не просто призраки, а призраки людей, связанных с нами, – это мы их утащили за собой?
– Да беги же! – снова крикнул Партизан. И побежал прочь.
– Я не побегу, – сказал Егор.
– И я не побегу, – сказала Люська. Но голос ее дрогнул.
Жулик, слишком приблизившийся к привидениям, с визгом отскочил, обожженный. Привидения упрямо стремились к крови Пыркина.
Егор подхватил Пыркина под мышки и потащил его в сторону от призраков. Это было глупое решение, потому что он двигался медленнее, чем призраки. Люська бросилась помогать. Пыркин застонал. Голова его свешивалась набок.
К счастью, привидения задержались. Они замерли, сливаясь воедино, куском студня, розовеющим у земли, – они впитывали кровь, вытягивая ее из земли.
И неизвестно, чем бы кончилась вся эта история, если бы они не услышали голос Партизана:
– Сюда, скорее! На помощь!
По дорожке у реки ехали два велосипедиста в черных плащах и касках.
– Мы людей теряем! – звал Партизан.
Один из велосипедистов остался держать машины, второй стал карабкаться по склону следом за Партизаном.
В руке у него было нечто напоминающее фен, которым мама сушила волосы. Внутри фена светилась красная проволочка.
Привидения начали дергаться, словно им было больно, и, как парус под напором ветра, их масса стала изгибаться прочь от велосипедиста.
Егор опустил плечи Пыркина на землю.
Велосипедист присел возле него на корточки.
– Огнестрельное ранение? – спросил он.
– Да. В него стреляли из пистолета, – сказал Егор. Сейчас он не боялся велосипедиста. Велосипедист превратился в местного милиционера, хоть и странно одетого. Ведь он не виноват, что здесь нет автомобилей. Почему нет, лучше не спрашивать, все равно они ничего не скажут. Но про призраки спросить можно.
– Кто на нас нападал? Кто эти призраки?
– Откуда мне знать? Они, скорее, как тараканы. Только ядовитые. Хорошо еще, что наших пушек боятся. А то бы все заполонили.
Велосипедист достал из внутреннего кармана баночку, открыл ее – острый запах, похожий на запах вьетнамского бальзама, ударил в нос. Велосипедист набрал мази на палец и стал растирать лоб и переносицу Пыркина.
– Ты иди, мальчик, иди, – сказал велосипедист. – Мы без тебя справимся.
Второй велосипедист подошел к ним, оставив машины под охраной Люськи.
– Понесем? – спросил он. – Или пшик?
– Понесем.
Они ловко подхватили Пыркина – один под мышки, второй за ноги – и понесли к бытовке.
Егор пошел за ними.
Он увидел впереди, недалеко от бытовки, Партизана, стоящего над грудой тряпок. Когда подошли поближе, Егор сообразил, что это то, что осталось от боевой подруги Марфуты. Перед смертью Марфута скорчилась, подтянула ноги к животу – видно, последняя боль была невыносимой... У Марфуты не было головы.
Егор понял, что его сейчас вырвет. Он побежал к реке.
И, не добежав десяти шагов, остановился.
Посередине Москвы-реки, удаляясь к дальнему берегу, медленно плыла лодка. Два разбойника гребли, третий держал в середине лодки шест высотой чуть больше его самого. На вершину шеста, как картофелина на палочку, была насажена голова Марфуты, совсем живая, черные курчавые волосы растрепались, на намазанных помадой губах странная лягушачья улыбка.
И тут Егору стало совсем плохо.
Когда он пришел в себя, лодка уже отплыла далеко. К Егору подошел велосипедист – оказывается, они уже отнесли Пыркина в бытовку. Велосипедист смотрел на лодку.
