Дмитрий Старицкий - Путанабус. Наперегонки со смертью
Я выдохся, и доктор Балестерос снова милосердно меня напоила из фарфорового носика.
– И все же психоанализ, особенно после того как в него ввели теорию архетипов Юнга[34], – действенная методика, используемая во всем мире, – заявил магистр Купер.
– Это не методика, это ментальный наркотик, – возразил я, – существующий для того, чтобы пациент немного успокоился, а спустя некоторое время снова принес психиатру двести долларов за час легкого трепа. Проще в церковь на исповедь сходить, да и дешевле это намного.
– Ну а тем, у кого нет в религии института исповеди, или атеистам – что делать? – спросила Мария.
– Тем остается психоанализ. С той же терапевтической силой. То есть кратковременной.
– Но иногда человеку достаточно просто выговориться, – настаивал Купер, – чтобы сбросить с себя моральную тяжесть.
– За двести долларов в час? – засмеялся я им в лицо. – В нормальном традиционном обществе это стоит пять долларов на хорошую бутылку водки и бесплатный трехчасовой треп с другом. И как рукой сняло. А вот в обществе атомарном, да еще в таком, чтобы всегда и всем надо показывать «ч-и-и-из» и «о’кэй». Где только заикнись о проблемах, и на тебя тут же навесят ярлык «ламер» и будут шарахаться как от чумного. Потому что считается, что неудачник – это заразно. Там да, альтернативы нет – иди к психиатру и плати. Как за дозу наркотика. Деньги, деньги, деньги, и ничего, кроме денег. Кстати о деньгах: сколько нам будет стоить день содержания в вашей клинике? – озаботился я суровой прозой после возвышенной проповеди.
Вопрос далеко не праздный. Деньги имеют дурную привычку кончаться в самый неподходящий момент, а медицина в Европах очень дорогая, насколько помню. Операция полостная – так за сто тысяч евро тянет. А тут хоть и Новая Земля, но все же Европейский Союз. Привычки запретительной медицины, наверное, остались. Не настолько мы богатые, чтобы болеть в европейском анклаве.
– Об этом не беспокойтесь: и операции, и содержание ваше в госпитале оплачено городскими кортесами как жертвам дорожного разбоя.
– Вот как? – удивился я этому обстоятельству. – Никак эти кортесы Санта-Клаус под ручку поддержал?
– Это старая добрая традиция Новой Земли, – пояснил магистр Купер. – Идет еще с тех пор, когда на нашей дороге резвились многочисленные банды разных отморозков. Сейчас их намного меньше стало. Ваш случай – это вообще чрезвычайное обстоятельство за последние полтора года в испанских землях. Хотя дорога по-прежнему хорошо охраняется и нашими «милисианос», и валлийскими гвардейцами. И то последние случаи разбоя были не на дороге, а на реке – баржи с товаром захватывали. Выгоды так больше. Но кто бы мог вообще подумать на орденский патруль?
– А вот и ваш завтрак. Приятного аппетита, – пожелала доктор. – Еще увидимся.
И оба врача удалились из палаты.
Я восхитился видом доктора «Просто Марии» Балестерос сзади, который оказался ничем не хуже, чем спереди. Богатая женщина! При поразительно узкой талии обводы ее мощной кормы напоминали каравеллу, плывущую по неторопливым волнам. Я даже ее захотел. Зримо.
«Просто Мария» обернулась, заметила горкой вставшую простынь в районе моего паха и задорно подмигнула, скрываясь в дверях.
«Придурок со сломанной шеей», – вынес я себе диагноз.
На смену красивым докторам приперлись те же две корявые тетки в птичьих головных уборах, что меня обмывали. Но на этот раз они шли, толкая перед собой сервировочный столик на колесах.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 1 число 6 месяца, суббота, 13:12
Вас никогда не кормили с ложечки холодными яйцами всмятку?
Нет?
Вам сильно повезло.
А вот эти две карги госпитальные просто издевались над моей тушкой как хотели. Сначала тепленьким больничным бульоном чуть ли не из шланга поили, потом этой соплеобразной гадостью с ложечки.
Одна кормит, вторая мне морду тряпкой вытирает после каждого глотка. И всю дорогу между собою тарахтят надо мной на незнакомом мне языке, что-то оживленно обсуждая. Бихевиоризм[35] в натуре. Руки у них сами по себе, мозги сами по себе. Не зря Ленин бихевиоризм с эмпириокритицизмом давил. Нельзя так с людьми обращаться, тем более с остепененными[36].
Растянули мои мучительницы это сомнительное удовольствие чуть ли не на час, в конце которого для вящего издевательства обильно попоили меня холодной водой из носика. Ага… После холодных яиц всмятку! Вам смешно, а мне таки не очень. Зато, наверное, кошерно.
Как же я счастлив был, когда они, в очередной раз, после «утки» – судна, обмыв мою тушку, спокойно удалились со столиком, не прекращая своей беседы.
Я остался один со своими думами. Теперь уже о том, насколько придется тут якорь бросить. Получается, что практически на месяц. Плохо. Девчата все свои сбережения потратят на гостиницы-рестораны. И вообще они там без пригляда… А это не есть хорошо.
Наташку бы увидеть. Да хоть какую. Все равно уже она моя на всю оставшуюся жизнь. А болезненный вид – это же только на время, пока не поправится.
«Будешь вновь нарядна, листьями убрана…»
Тут снова зримо вспомнилась колыхающаяся задняя часть «Просто Марии».
Ну кобель я, кобель по жизни. Что уж тут поделать? Природу не переспоришь.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 1 число 6 месяца, суббота, 18:12
Так и валяюсь пластом.
Про меня все забыли.
Бросили, как ненужную, сломанную вещь.
Привязали к кровати и… куда я денусь? Можно больше и не обращать на меня внимания.
Правда, приходили еще раз знакомые карги с «птицами» на головах. Кормили бульоном из шланга. Потом каким-то пресным мясным муссом с ложечки. И даже компотом – прогресс, однако.
Потом подсунули судно, угостили «уткой», обмыли и отчалили, а я валяйся. Хорошо, хоть простынкой укрыли.
Кстати, как это они тут без мух обходятся на такой жаре? Даже липучки с потолка не видно. Слово, что ли, волшебное знают?
Как надоело все это. Когда видения переживал, то жизнь как-то интереснее тащилась.
И ваще….
Я больной?
Больной! Мало того – тяжелораненый.
А где тогда сиделки? Чтоб книжку почитали, подушку поправили, слово ласковое сказали, лобик потрогали? Или это все в русской традиции осталось? Про Великую Отечественную войну. «Здравствуйте, товарищи, легко- и тяжелораненые…»
Ну и порядочки у них тут. Раз за нас платит муниципалитет, так можно и раны через край зашивать?
Уроды!
Мне скучно!
Попробовал сам себя развлекать. Чем? Песнями, естественно. Руки-то привязаны… Так что от воспоминаний обводов кормы «Просто Марии» никакого интереса.
Вот и горланю после «Орленка» и «Варяга»:
А на параде конница идет,
И за тачанкой тянут бронепоезд.
А тетя Надя, тетя Надя, тетя Надя не дает
Снять комиссару свой широкий пояс.
Или вот еще:
Это школа танцив Соломона Скляр-р-ра,
Школа бальных танцив, вам говор-р-рат.
Две шаги налево, две шаги напр-р-раво,
Шаг впир-р-род и две назад.
Кава-кавалеры пр-р-риглашают дамов.
Там, где бр-р-рошка, – там пир-р-род…
Две шаги налево, две шаги напр-р-раво,
Шаг назад, наобор-р-рот.
Все это хрипло, с бесподобным одесским акцентом…
А кто оценит?
Кто оценит, когда рядом никого нет вообще!
Одиночка, мля.
Тюремная больничка.
И вижу я только потолок, ну и кубрик этот, крашенный масляной краской зеленой, вижу, если глаза скосить. Двери белые. Вот и вся развлекуха. Кубрик большой, кровать по центру. Театр анатомический. Только зрителей нет.
Когда я уже совсем взвыл от одиночества и дошел до полной кондиции озверения, дверь открылась, и медсестра, которая меня все это время колола, вошла, держа в руке на отлете какую-то розовую хрень. А за ней ввалились в кубрик мои девчата. В полном составе всем автобусом. Но не в саму палату, а толпятся в дверях, будто дальше им путь заказан.
Наверное, никогда я не был так им рад, как сейчас.
Особенно меня умилила, просто до слез, пузатая сетка больших оранжевых апельсинов, которую держала в руках Роза. Как это знаково – по-нашему, по-северному, где апельсины десятилетиями были в страшном дефиците!
Медсестра, молча улыбаясь, подошла к кровати, что-то там покрутила, где я не вижу, нажала с силой на какой-то рычаг, и я вдруг оказался во вполне комфортной позе. Практически сидя, да еще с поддержкой под колени.
Потом она взяла это розовое, что принесла с собой, и стала осторожно прицеплять мне на шею. С такой чашкой пластиковой, в которую укладывают подбородок. В итоге вес головы стал приходиться на плечи, а не на шею. Неприятно где-то, но все лучше, чем вообще пластом с зафиксированной головой.
Все это время девчата тоже молчали, только строили мне рожицы, хихикая под сурдинку, и помахивали ладошками приветливо из дверей, отпихивая друг друга с прохода.
